Последнее послание

— В данный момент я не могу разглашать имена людей, вовлеченных в расследование, которое я веду. Впрочем, вернемся к тому, что может мне помочь. Что вы скажете о цветном рисунке, приложенном к моему письму? Том, где красный, оранжевый, зеленый и голубой цвета?

— Это… Это я могу вам сказать прямо сейчас. Я спрашиваю себя, в какой мере данное изображение связано с теми вычислениями. Но это мы узнаем позже. Снимок, присланный мне вами, потряс астрофизические круги. Он был сделан со спутника «Планк», названного по фамилии отца квантовой механики, а представляет собой не более и не менее, как фотографию диффузного космологического фона изначальной Вселенной.

Она не была уверена, что правильно поняла все сказанное, но множество прочитанных книг помогло лучше осознать масштаб и природу этого изображения.

— Значит, данное фото — своего рода воспоминание о первых мгновениях существования Вселенной, так? Нечто вроде отпечатка ее облика в пространстве…

— Когда ей было 380 000 лет.

— А почему не раньше?

— Потому что в первые годы своего существования Вселенная была очень компактна и материя пожирала все частицы света. Следовательно, человеческие глаза видели бы только абсолютную черноту. А начиная с 380 000 лет Вселенная до какой-то степени расширилась, и — бум! Из тьмы возник свет! Изображение этой вспышки у вас перед глазами, инспектор. Вы должны быть в восторге от этого. Подумайте только! Вселенной сегодня 13,7 миллиарда лет; в 380 000 лет она, можно сказать, только родилась. Вы отдаете себе отчет? Когда смотрите на эту фотографию, вы возвращаетесь в прошлое на 13 с лишним миллиардов лет! Конечно, это не нулевой момент, или Большой взрыв, как его называют профаны, но все равно совсем неплохо.

Потрясенная этим невероятным путешествием во времени, Грейс опустилась в кресло рядом с астрофизиком. А тот потерял всю свою надменность и даже высокомерие. Он повернулся к ней и взял за руку. В глазах его горела подлинная страсть.

— Инспектор Кемпбелл, как я понял, вы не хотите открывать мне источник происхождения этих документов, но я вам торжественно заявляю: судя по тому, что я здесь увидел, вы имеете дело с человеком, готовым совершить гносеологический прорыв в истории человечества, с гением, стоящим на пороге революционного открытия.

16

Грейс вела машину по дороге на Инхнадамф, Лох-Несс остался километрах в тридцати сзади. Шел восьмой час вечера, и движение по дороге практически прекратилось: она больше не встречала ни одного автомобиля. Здесь начинались дикие земли, негостеприимные края, плотность населения была наименьшей в Шотландии, да и во всей Европе: всего восемь человек на квадратный километр. На протянувшихся до самого горизонта бескрайних равнинах взгляд не находил ни одной деревни, ни единого дома не было. Почти успокаивающие пересеченный рельеф и зеленые луга сменились бесконечными каменистыми долинами, поросшими бурой травой, а на заднем плане выделялись горы, чьи снежные вершины уже скрадывала наступающая ночная темнота.

Показания термометра в машине всего за пятнадцать минут опустились с десяти градусов до трех. Сумерки проигрывали сражение темноте, и Земля умирала в унылом сером ореоле, осаждаемая со всех сторон тьмой. Казалось, жизнь оставляет Землю навсегда, и последняя картинка, которую с трудом разглядела Грейс на холме, была неподвижная рогатая голова, которая, как она надеялась, принадлежала всего-навсего крупному оленю.

Она включила на полную мощность фары, прибавила градус печки и, находясь в единственном островке света, несущемся сквозь бездну тьмы, решила побороть окружающую суровую действительность, включив радио. Она сумела поймать только кашляющую и хрипящую станцию, передававшую старые песни в стиле кантри, и попыталась подпевать, как делают люди, старающиеся не заснуть за рулем. Небрежно упершись локтем в стекло и рисуя указательным пальцем причудливые узоры в такт музыке, Грейс ради развлечения придумывала к ней дурацкие слова. У нее наступила внутренняя разрядка, и она даже улыбнулась, подумав, что ей следовало попытаться запеть, чтобы привлечь внимание того мальчика в коляске, прилипшего к экрану. А что, если это напугало бы его больше, чем клаксон? Возможно даже, что он расплакался бы, и мать, утешая, восстановила бы с ним контакт?

Но улыбка стерлась с ее губ, как только перед глазами возник облик матери, обнимающей своего ребенка. Ощущение любящего тела, прижавшегося к твоему собственному, стало для нее совершенно чуждым. Сейчас, когда она затерялась на этих бесконечных черных просторах, одиночество с особой силой стиснуло ее горло.