Последнее отступление

— Стойте, стойте! — Нина приложила к его лбу руку. — У вас температура, Виктор Николаевич! Срочно ложитесь в постель и приложите к пяткам горчичники.

— Нина!..

— Я вам говорю: температура. Только поэтому вы говорите всякие глупости. Пропустите, пожалуйста.

Приказчик посторонился, но не успела Нина взяться за кольцо калитки, он обнял ее, поцеловал в щеку холодными губами. Нина вывернулась, ткнула кулаком в его лицо, заскочила во двор и заложила калитку на крючок.

Дома она тщательно, с мылом вымыла лицо, посмотрела на себя в зеркало, будто на щеке мог остаться след поцелуя. Прибавив в лампе огонь, вскрыла письмо. Из конверта выпала ее фотография и короткая, всего в три слова, записочка: «Можешь дарить образованным». Буквы были неровные, кособокие, конец строчки загнулся вверх. Ей представился Артемка таким, каким она видела его здесь. Из-под фуражки выбивается на лоб русый чуб, в ясных глазах веселые точечки-огоньки… «Образованным…» Она уронила голову на руки и заплакала.

Глава седьмая

1

Возница поет тягучую песню, унылую и бесконечную, как степная дорога, и так же, как дорога, она навевает дремоту, убаюкивает.

— О чем поешь, Бадма? — спросил Серов.

— О старой жизни, нухэр.

— Спой что-нибудь о новой жизни, Бадма.

— Нет еще новых песен, нухэр. — Бадма обернулся, достал кисет, трубку. — Будет хорошая жизнь, будут хорошие песни.

Они закурили, и белесый дым поплыл в степь, смешиваясь с пылью, поднятой колесами ходка. На курганчиках неподвижно, словно пни, торчали тарбаганы, млея в своих теплых рыже-серых шубах, в траве бесшумно пробегали суслики-пищухи, далеко-далеко, расплываясь в мареве, брел через степь табун лошадей. Впереди в степь вдавалась зеленая гряда леса. Дорога вползла в него и зазмеилась меж старых сосен. Остро запахло разогретой смолой. Ветви деревьев почти смыкались над головой, и на дорогу падала пятнистая тень.

Поездка по селам и улусам подходила к концу. Пара маленьких монгольских лошадок прошла сотни верст по дорогам и бездорожью. За эти дни Серов разговаривал с разными людьми, но разговоры были об одном и том же — о новой власти, о новой жизни. Поездка подтвердила: на местах власть пока слаба, многие еще не разобрались, что несут с собой Советы. Но вопреки всему в нем окрепло убеждение, что новое пустило глубокие корни и как бы дальше ни развивались события, крестьяне и пастухи не захотят вернуться к старым порядкам. Поражение Советов Забайкалья и Прибайкалья на фронте не положит конца борьбы, напрасно мечтают об этом атаман Семенов и подпирающие его японские генералы. Сама мысль об отступлении, хотя бы и временном, была противна Серову, однако он снова и снова возвращался к ней, потому что знал: нет ничего хуже, чем благодушное самоуспокоение.

Дорога обогнула сопку, лес раздвинулся, показались дома небольшой деревни, выстроенные вдоль мелководной речушки, почти задавленной тиной и осокой. Проехали два первых дома, и Бадма остановил лошадей. Поперек улицы была натянута толстая волосяная веревка, в тени под забором с ружьями в руках сидели два парня. Они не спеша поднялись, подошли к подводе. Один взял лошадей под уздцы, второй остановился у обочины, поднял дробовик, нацелился на Серова.

Бадма полез за пазуху, выхватил гранату, поднял ее над головой и закричал:

— Шутхур, дурак, давай дорога!

Парень отскочил от лошадей, бледный от испуга закричал товарищу:

— Вали его, Гришка!

Гришка нацелился в Бадму, и Серов, схватив возницу за халат, с силой дернул на себя. Громко, будто из пушки, бухнуло ружье, картечь с противным визгом пронеслась над головой, тухлым яйцом запахла пороховая гарь. Лошади, испуганные выстрелом, рванулись в сторону, путая постромки, опрокинули ходок. Серов и Бадма вывалились в пыль дороги.

Парни отобрали у Бадмы гранату. На выстрел собрались люди, среди них было много вооруженных. Они кольцом окружили Серова и Бадму. Василий Матвеевич, потирая ушибленное колено, искал в пыли пенсне.

— Кто такие? — спросил чей-то властный, уверенный голос.

Василий Матвеевич подобрал пенсне, вытер стекла о рукав пиджака, одел на нос. Перед ним стоял сухопарый человек в кожаной тужурке, форсисто наброшенной на плечи, держал в руках наган. Когда Серов разогнулся, в глазах человека мелькнуло удивление. Он весело свистнул:

— Ого, прищучили рыбину! Молодцы ребятишки! — он упер руки в бока. — Здесь власть принадлежит анархистам. Понял, председатель… Все, кто едет через село, платят нам контрибуцию. С вас мы получим столько, сколько не собрать бы и за год. Без лишнего шума и волокиты подчиняйся моим приказам. — Анархисту было жарко в кожаной тужурке, на лице проступила сыпь мелкого пота.

— И давно здесь ваша власть?

— Скоро будет неделя. Ну, как насчет денег?

— Какой деньги?! — возмутился Бадма. — Смотри карман, смотри сумка, нету денег?