Последнее отступление

— Знатная книжка. Я не знал, что такие бывают. Уставщик читает, так его слухать неохота. В его толстых книжках антиресу нету. Без меня не дочитывайте, ладно?

— Теперь сам с Ниной разговаривай! Не буду я за тебя растолмачивать!

Однако Дора говорила это просто так, для порядка, на самом же деле ей хотелось угодить Ваське, и не умела она долго сердиться. Вместе с Ниной она стала все чаще наведываться к Баргуту. Вслух были прочитаны не только «Вий», но и «Тарас Бульба», «Сорочинская ярмарка». Баргуту особенно понравился «Тарас Бульба». Как только Нина начинала читать, его глаза загорались, на бледном лице появлялся румянец. Зато повесть о знаменитой ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем Баргут слушать не стал, сказал, что они старые дураки и жадюги.

Дичиться Нины он перестал, но разговаривать с ней так просто, как с Дорой, все же не мог. Как только она закрывала книгу, он уходил в себя, блеск в его глазах исчезал, лицо делалось унылым. Ему все казалось: Нина знает, что получилось тогда на крылечке зимовья, только виду не подает. И все эти книжечки, буковки, поди, для того лишь, чтобы похитрее к нему, Ваське, подобраться и отомстить за батьку своего. А что? Будь он на ее месте, с любым бы посчитался… Надо самому скорее осилить грамоту и отшить эту девку.

У Баргута была очень цепкая память. Буквы он заучил быстро, но читать долго не мог. Слова складывал с трудом, из-за этого плохо понимал прочитанное. Теперь он меньше тяготился своим одиночеством. Нина принесла несколько тетрадей, и он целыми днями выводил на чистых страницах буквы, слова.

Савостьян очень удивился, увидев, чем занят Баргут. Он собрал в кулак свою рыжую бороду, подергал, точно проверяя ее прочность.

— Зачем тебе, паря, эта затея? Ты на меня гляди: жизнь прожил, подписываюсь крестиком, а многие грамотные-то завидуют мне. Не лезь в грамоту, не нашенское это дело: свернешь мозги — и все. Потом как выправишься? Кто тебя надоумил за такое дело взяться?

Хотел было Васька сказать о Доре и Нине, но вспомнил, как ненавидит хозяин учителя и всех, кто с ним, пробурчал:

— Своя голова на плечах.

— Хотя, — рассуждал Савостьян, — может, и к лучшему это. Грамота — она кому как. Одному — на пользу, другому — во вред, все равно как самогон. Кто духу его не выносит, а кто бутылками глыкает. Возьмем волостного писаря Макридина. Приехал к семейским в арестантском халатишке, из каторжников он, а сейчас дом пятистенный имеет, животины полон двор. И без всякого труда. Жалованье получает и, акромя этого, письма за неграмотных пишет. На письма у него, сказывают, талант агромадный. Подпустит чувствительности — бабы ревом ревут, ну и платят без скупости. — Савостьян будто спохватился, закончил совсем другим голосом: — Каторжники все один под одного, обирают нашего брата.

А у Баргута к его разговору большого интереса нет: заранее известно, к чему Савостьян все склонит — очень охота опять на учителя науськать. Сам иди, он тебе бороду живо расчешет…

Куда интереснее Баргуту слушать Дору. Вот уж кто без хитростей — что на уме, то на языке. Недавно спрашивает:

— Может, нам осенью свадьбу сыграть?

Будто это просто — свадьбу сыграть. Вот Семку чуть было не заклевали, хорошо, что учитель и Клим с его новой властью вступились. А кто за него вступится?

— Жду… — сказал он Доре. — Савостьян сулился перекрестить.

— Прождешь, Васька! Вот выйду за другого…

Понятно Баргуту: Дора просто стращает, но все же боязно… И почему это бог родил его на свет, а веры правильной не дал? И зачем он сделал так, что все другие веры, кроме семейской, неправильные?

Тяжело с непривычки думать Баргуту так много, голова болеть начинает. А главное, чем больше он думает, тем сильнее запутывается в своих думах. Пересилив себя, решился заговорить с Ниной.

— В книжке… которые казаки, которые поляки — то веры разные?

— Разные, а что?

— Сколько вер есть на свете?

— Да зачем тебе такая чепуха? — удивилась Нина. — Не знаю я, сколько их навыдумывали.

— А ты какой веры?

— Никакой. Папа мне много рассказывал, для чего вера. А раньше я тоже молилась.

— Вот уж врешь! — Васька знал: слуги антихриста боятся молитвы больше, чем осы дыма, сотвори слово божье, сгинут с глаз.

— Стану я врать! Хочешь «Отче наш» прочитаю?

— Прочитай…

— Отче наш иже еси на небеси. Да святится имя твое…

Васька прослушал молитву до конца. Всю, слово в слово, знает — чудно! Про антихриста, значит, бабы языком намолотили.

— А батька твой что про веру говорит?

— Много и он говорил, и в книжках я вычитала. Ты приглядись. Кто больше всех говорит: грех воровать, грех обижать, обманывать? Да тот и ворует, и обманывает на каждом шагу.

— Как твой хозяин, — вставила Дора.

— Ты пока помолчи! — одернул ее Васька. Не хотел он, чтобы о хозяине при нем судачили кому как вздумается.

— Не ломай, Василий, голову над всем этим, — сказала Нина. — Ты знай одно: люди везде одинаковые, делить их надо не на тех, кто какому богу молится, а на богачей и бедняков. Меж кем война идет? Тут большого ума не нужно, чтобы понять.

— Книжки есть про это?

— Есть. Принести?