После зимы: Стихи разных лет

Всё познается в сомнении.

А если – без,

То – золотое тиснение,

Красный обрез,

Распространение

Во все концы

И самомнение:

Творцы! борцы!

Потом –  давление

На каждый дом

И удивление:

Куда  идем?

Переживание,

Подпольный смех,

И сострадание:

Слаб человек.

Вдруг –  осознание,

Что ум –  не сыт:

Другое знание

Вокруг лежит.

И что-то высшее

В нем тоже есть.

Сомненье в истине –

Рассудку честь.

* * *

Осознавая жизнь,

             к чему же нам стремиться?

Участвовать в борьбе,

             везти событий груз

Или в себе, в других, в природе

                                  раствориться?

Возможно ли создать

             из этого союз?

Зачем сводить роман

             всего к одной странице,

Зачем к шоссе идти,

             жизнь делая прямей?

О как длинна тропа,

             которая двоится!

Но Бог идет –

                            по ней.

Просто–  жить

Просто – жить,

Поддаться качке

Неразгаданной волны,

Не уснуть бы только в сказке

Отходящей новизны.

Не спешить грести,

Не верить

В то, что мне судьбой дано

Различить туманный берег

И таинственное дно.

Ощутить:

Прекрасна близость

Тех, кто здесь

                         со мной,

                                         сейчас,

И желать, чтоб дольше длились

Всплески тихих волн для нас.

Не искать в морской природе

Твердокаменных примет,

Не смотреть, куда уходит

От кормы блестящий след.

Не сводить с прошедшим счеты,

И не двигать время вспять,

И забрызганные щеки

Перед морем не скрывать.

* * *

Как же прост наш всеобщий Создатель.

Как, наверное, молод он был,

Энергичен, и любознателен,

И роскошен в беспечной растрате

Изначально недюжинных сил.

Он придумал весь мир – не для цели.

Что? Прославить себя? – Перед кем?

Только мысли в нем бурно кипели,

А кругом было пусто совсем.

Он творил этот мир не из духа,

Не из тела (где взять-то его?),

Не из древнего света и звука,

Он всё создал – из ничего.

Он всему дал свободную волю:

Всё вольну было всяким предстать.

Он создал тварный мир для того лишь,

Чтобы – что-то создать.

Он был щедрым на формы, на краски

И на виды движения их.

Бесконечность картин – новых, разных –

Вот, быть может, его главный стих.

Он спокойно, с огромной охотой

Наблюдал весь затейливый путь

Вещества, духа, личности, рода.

Он не может ни вещное что-то,

Ни кого-то

Ни в чем упрекнуть.

          Молитва

Насыпь мне горсточку удачи,

Везенья крошек не жалей.

Мне помоги,

Но – чуть иначе,

Чем в череде прошедших дней.

Освободи от наважденья

Пылинок на лице Твоем.

Дай знать мне тихим дуновеньем,

Что мы с Тобой – вдвоем.

Склонись над жизнью легкой веткой,

Коснись моей пустой груди;

В нее Своей рукою детской

Щепотку веры опусти.

            * * *

Потерялось воспоминание

О легкости бытия,

О ясности мироздания,

Центр которого – я,

О нерушимой грани

Между мной и не мной,

О чудовищном расстоянии

До финишной прямой.

            * * *

Умереть бы так: уснуть бы

Без обиды и нытья,

Пережить другие судьбы,

Прелесть нового житья.

Заморозить бы частично

Мира маленький кусок –

Где подальше, где почище,

Где лишь камень да песок.

И по льду темней базальта,

Если мир морозно-тих,

Перейти на берег дальний

Через чудо-речку Стикс.

И невидимо, разведно,

Вне затверженных времен

Наблюдать бы всё, что смертным

Не доверит даже сон.

Но – прерваться, вдруг поверив

В интуицию свою,

И успеть на ближний берег,

На котором и стою.

Лишь бы время не застыло

На душевных парусах,

И запомнить всё, как было

На обоих берегах.

Гончий пес

Следы зверей воспринимаю как поруку

Устойчивости жизненных границ.

Я, гончий пес, давно бегу по кругу,

Уставя морду вниз.

Мой первый круг – от детства до печали.

Лису я близко видел,

Резво гнал

Ее на выстрелы,

Но выстрелы – не прозвучали,

И я отстал.

Потом воображал я лисий облик

Лишь по волнующим следам.

На новом круге след уж был истоптан,

И лаять на него я перестал.

Тогда я понял, сколько здесь бежало

Таких, как я, вдогонку за лисой.

Но  – до сих пор бегу,

И медных труб сигналы

Не властны надо мной.

Я не хочу туда,

Куда, весь лес тревожа,

Сзывает рог закончивших труды.

Шуршит под лапой лист,

Ложится, как пороша,

Мой новый след на старые следы.

Бегу, как тень, по золотому кругу,

Воображая разных псов и лис.

Все, все  следы

Воспринимаю как поруку

Устойчивости жизненных границ.

      Прогулка в Царском Селе

Осенний парк. Небес голубизна.

Забытых вязов тихое сгоранье.

Шелк желудя. Покой воспоминанья

О жизни, видимой почти до дна.

Аллея рослых ив (пряма, потом – кругла)

Листом, как старым серебром, покрыта.

Шуршанье ног по мелкому граниту.

Печали старой легкая зола.

Простор полян. Беспечное смиренье

Чуть поседевших трав. Последние места.

Ворот чугунных мощь и чернота.

Свет Пушкина смягчает их явленье.

* * *

Ни жизнь, ни смерть не стоит наших слез:

Так мало света от горящей спички;

А чирканье – всего лишь дань привычке.

При вспышках виден  – весь в прилавках –

                                                                 мост,

Где много лет торгуют две сестрички.

Есть странность в том, что из двоих одна –

Веселая и резвая блондинка –

Всё продает на старом этом рынке,

Скупает же – та, что черна.

Глаза ее скрывает край косынки.

Чем дольше церемония торгов,

Тем всё темнее веки продавщицы,

Она молчит, уже не веселится,

А у скупающей – гора измятых снов

Растет на бесколесной колеснице.

Всё продано. Объятия сестер.

Вдруг происходит их соединенье,

Потом – сквозь пламя – снова удвоенье,

И затевается другой короткий торг.

А под мостом – реки спокойное теченье.

* * *

Мир шуршащих дорог и скрипучих ночлегов,

И промозглых рассветов дрожь.