После всех этих лет

— И я не могу поверить, что Джоан знала о его планах и согласилась прийти. У нее, возможно, масса недостатков, но сводницей она никогда не была. — А кто эта женщина?

— Я не помню.

Я не сомневалась, что он говорит правду. Я знала его. — Ну, хоть что-нибудь ты мог бы вспомнить? Он, наморщив лоб, постарался сосредоточиться.

— Хорошенькая. Очень прилично одетая, хотя без особых затей.

Том не мог припомнить, что она делала, откуда она приехала на ужин или хоть что-нибудь примечательное в ее внешности. Он был слишком скован, чтобы сосредоточиться.

А ты не помнишь, когда это было? — спросила я.

Прошлой зимой. Возможно, в феврале. Или в марте.

У тебя не сложилось впечатления, что это было нечто большее, чем просто связь?

Он взглянул вверх на беззвездное небо.

Я не знаю, как он. А она? Мне кажется, она по уши была в него влюблена. И очень возбуждена, от того, что делала что-то недозволенное. У меня сложилось впечатление, что она была замужем.

Она сходила по нему с ума? Это была страсть или любовь?

Не знаю.

Ну, а если бы тебе надо было выбрать?

Любовь.

И он тоже ее любил? Не бойся причинить мне боль.

— Не могу сказать. Он держался очень спокойно. По нему трудно было догадаться. Он старался не выдавать себя. Я бы сказал, что если он и не был влюблен, то, по крайней мере, серьезно увлечен.

Кажется, Том вел меня в совершенно определенный ресторан, но мои ноги могли уже больше не выдержать.

Неожиданно в моей памяти встал тот день, когда стало известно, что он принят в Дартмут. Мы удрали из школы, чтобы отпраздновать это событие. После занятий любовью утром и днем в комнатке электрика, потом в полуподвальном помещении нашего дома, где хранились велосипеды, мы очень проголодались. Он пригласил меня пойти куда-нибудь пообедать. «Мясные котлеты и спагетти», — гордо произнес он. Но я знала, как туго было у него с деньгами, и заявила, что мне не хочется котлет.

На этот раз, официант, очень пожилой, в красном форменном пиджаке и аккуратно постриженными белыми усами, выдвинул для меня стул. Том отрицательно покачал головой и молча указал на стул с противоположной стороны, так я была бы не так видна прочим посетителям ресторана. Официант обошел стол, чтобы выполнить его приказание. Том заказал бутылку Бароло и попросил официанта принести меню.

Мне надо сходить в туалет, — сказала я.

Хорошо, — ответил Том.

Нет, не хорошо. Ты еще веришь в Бога?

А в чем дело?

Ответь!

Думаю, что да.

Прекрасно. Тогда поклянись Господом Богом, что не позвонишь в полицию или куда-нибудь еще, пока меня не будет. Да, и, если ты передумаешь и решишь не помогать мне, оставь достаточно денег, чтобы я смогла расплатиться за ужин.

Он рассмеялся, но, когда увидел, что я не шучу, перекрестился.

Ты отдаешь себе отчет, что укрываешь подозреваемую в убийстве?

Если мужчина пошел на сделку с тобой, Рози, не надо напоминать ему, какую невыгодную сделку он только что заключил.

Когда я вернулась, я почувствовала, что атмосфера за столом несколько разрядилась. Надо признать, Том уже не был тем симпатичным ирландцем, каким он был в Бруклине. Он оказался там, где хотел — на самом верху, — но его напряженный бледный рот, тусклые глаза, слишком строгий темно-синий костюм, показывали, что ему это нелегко далось.

Мне хотелось кое-что сказать, но я боялась, что Том тоже начнет говорить в тот же момент, и потому мы оба напряженно молчали. Когда я уже готова была прервать это молчание какой-нибудь ничего не значащей фразой, просто для того, чтобы сломать лед, он сказал:

Я всегда ценил нашу дружбу.

Я тоже. Нам было хорошо.

Он кивнул, но не взглянул на меня. Возможно, «хорошо» было не очень удачно выбранным словом. У меня не было сомнения, что он дорого дал бы, чтобы вычеркнуть из нашего прошлого секс.

А как сейчас? Ты счастлив, Том?

Этот вопрос задают друг другу женщины.

А мужчин счастье не беспокоит?

Во всяком случае, не так, как женщин, — он сделал знак официанту, чтобы тот принял заказ. — Я достаточно счастлив.

Хорошо. Можем мы поговорить об отношениях между моим мужем и твоей женой?

А что ты хочешь знать?

Как все это было?

Он вздохнул, как человек, для которого предстоящий разговор был равносилен обсуждению процентных ставок в немецком банке.

— Он хотел быть как это, черт побери, сказать— искушенным, что ли, она помогала ему, вводила в курс дела.

— Зачем ей это было нужно?

Он бросил холодный взгляд на официанта, и тот удалился на кухню.

Не знаю. Как это назвать? Может синдром «Моей прекрасной леди»?

Она была Пигмалионом, а он — Галатеей.

Верно.

Если не считать, что по мифу они женятся.

Ну, я допускаю, что она находила его привлекательным.

Сексуально?

Возможно.

— Ты полагаешь, у них были…

— Нет.

— Почему — нет.

Потому что мужчина первым приглашает девушку на танец.

Женщину, — машинально поправила я.

И через миллион лет, я не смогла бы себе представить, чтобы Ричи пригласил Ходжо на танец. Она была не столько женщиной, сколько картинкой с обложки, с ухоженным лицом, идеальной прической, и казалась ненастоящей. Несмотря на высокую, благодаря некоторым ухищрениям, грудь, в ней ничто и не напоминало о сексе.