После всех этих лет

Именно. Я скажу тебе кого: женщину, которая как раз и была у него в тот период. Давай назовем ее Мэнди, потому что приблизительно в это же время, когда Безумно Влюбленная в Ричи поедала икру ложками с ним и Дрисколлами в ресторане, некая женщина, по имени Мэнди, звонила по нескольку раз в день ему в офис и выспрашивала безо всякого стеснения у секретарши Ричи, где он скрывается.

Очень неосторожно.

Зато без обиняков. Исходя из этого, можно предположить, что в ресторан он пригласил именно Мэнди. Ее появление в его жизни совпадает с тем временем, когда он стал снова рано возвращаться домой. Вспомни, восемь-девять месяцев назад я убедила себя, что у нас с Ричи все налаживается.

Да. Ты убедила в этом и меня.

— А причина, по которой Ричи стал рано возвращаться домой, заключалась в том, что его любовница, его Мэнди, жила здесь, в Шорхэвене. Она не могла шляться всю ночь, потому что у нее был муж.

А как же в тот вечер, когда они ужинали вчетвером? — спросила Касс.

Если жена задерживается какой-то один раз, это не вызовет подозрения у мужа, особенно если его жена — эмансипированная женщина.

Касс уставилась на маску трагедии с опущенными вниз губами, которую ее дети нарисовали на одной из арок просцениума.

Не уверена.

Позволь мне доказать тебе это. Первое, что мне сказал Том, когда вспоминал об этом ужине, как неловко он себя чувствовал, — ему было стыдно за Ричи, который пригласил свою любовницу. Его реакция была схожа с твоей — вспомни «негодяя». Он обратил внимание еще на кое-что. Женщина была красивой.

Касс открыла рот так, что, казалось, у нее челюсть отвисла.

А Мэнди — нет!

Точно. Еще, в разговоре, до того, как Том с Ходжо не почувствовали обычного отвращения друг к другу и не бросили трубки, она сделала несколько интересных замечаний. Во-первых, что эта была первая настоящая любовь Ричи, а не просто любовная интрижка. И, даже если не любовь, то ее предчувствие, своего рода репетиция перед чем-то настоящим.

— А настоящей любовью была Джессика.

— Да, — подтвердила я, хотя внутри у меня что-то кольнуло. Ничего. Может спустя несколько лет я смогу признать наши с Ричи взаимоотношения сплошным недоразумением. По крайней мере, у меня осталось двое сыновей, которых я очень люблю, моя работа и красный автомобиль с откидным верхом. У многих женщин нет и этого. И, кто знает, может, у меня еще есть будущее, может быть, и я смогу что-то исправить?

— Но, если эта дама на ужине и не была его настоящей любовью, — продолжала я, — она была не просто очередной забавой. Ходжо сказала, что она была очень приличная. И хорошо воспитанная, и протестантка.

О воспитанности или отсутствии оной мы судить с тобой не можем. Но, имя-то Мэнди Андерсон звучит не очень-то по-лютерански, почему бы ей не быть той женщиной на ужине?

Потому что, по словам Стефани, она выглядит, как мисс Пигги. Та дама, с которой ужинал Том, была красива. Итак, или у Тома плохой вкус в отношении женщин, или это была не Мэнди, или… — я подождала, пока Касс продолжит мою мысль.

Или Стефани сказала нам неправду. А Мэнди — красива.

Совершенно верно. Касс, ты знаешь, что Стефани хочет, чтобы вокруг нее все было идеальным. Красивые дома, изысканная еда на хорошо сервированном столе, ухоженный сад и идеальные супружеские пары, которые обожают друг друга. Ее сердце, наверно, разрывалось, когда она узнала о Картере и Джессике, но она ведь даже мне ничего не сказала?!

— Нет.

Но, почему? — спросила я.

Потому что это было неприятно. Да, смысл именно в этом! Отрицать все неприятное в жизни. В этом и смысл профессии ее мужа: крестовый поход против действительности, создание, как он считает, истинной красоты.

— Стефани пойдет на все, чтобы избежать неприятностей. Как она могла сказать мне, что мой муж изменял мне еще с кем-то, кроме Джессики? Но; когда она поняла, что я узнала об этом, она решила, что сделает мне добро, сказав, что Мэнди была некрасивая. Джессика молода и привлекательна, а Стефани не хотела, чтобы я почувствовала себя старой кошелкой, которой муж изменил дважды с молодыми, интересными женщинами. Она оберегала меня.

Я встала. У меня было ощущение, что по сравнению с прошлой неделей, мои мысли обрели какую-то реальность. Я подошла к висевшему на стене телефону, вызвала справочную Манхэттена и попросила номер Кендрика и Макдоналда.

— Это одна из больших юридических контор на Уолл-стрит, — сказала я Касс, — которые работают с утра до ночи. Посмотрим, как поздно они закрываются.

Но там никто не ответил.

— Кассандра! — услышали мы голос Теодора.

Я заметалась в поисках укрытия. Никакой двери, куда можно было бы убежать, занавес на сцене был прозрачным, у самой сцены не было задника.

— Я приготовил тебе какао, Кассандра! — крикнул он.

Иду, иду.

О, Боже! — воскликнул Теодор.

Он оглянулся по сторонам и попятился назад к лестнице, которая вела в цокольный этаж. Его глаза перебегали с Касс на меня так быстро, как будто следили за нашей жаркой дискуссией. Прежде, чем я успела подумать, что делать, он бросился вперед и, схватив меня за руки, выкрутил их, чтобы я не смогла убежать.