После «Структуры научных революций»

Теперь мне кажется, я обнаружил ее и осознал, в чем она заключается, в частности когда начал получать рецензии от таких людей, как Мартин Клейн: речь шла о кванте энергии hv.

Думаю, здесь есть один аспект, о котором идет речь в книге. Я имею в виду письмо Планка к Лоренцу, написанное в 1910 или 1911 году, в котором Планк говорит о переходе от резонаторов к осцилляторам. Он пишет: «Вы увидите, что я перестал называть их резонаторами, поскольку они являются осцилляторами». На мой взгляд, это было очень важное изменение. Резонаторы отвечают за возбуждение, а осцилляторы колеблются вперед и назад. Иначе, я думаю, «элемент» энергии Планка не был бы истолкован так, как истолковали «квант» энергии Планка. Однако я не хочу углубляться в подробности. Я рассказываю вам об этом для того, чтобы показать, до какой степени я об этом не задумывался. Вопрос о несоизмеримости был очень хорошим вопросом. Позднее я понял, как на него ответить, но в тот момент он поставил меня в тупик.

В. К и н д и: Вы не хотите применять философскую теорию к истории.

Т. К у н: Не хочу. Если у вас имеется теория, которую вы хотите подтвердить, то можете представить историю так, что она подтвердит ее. Но едва ли этим стоит заниматься.

A. Б а л т а с: Было много дискуссий по поводу отношений между историей и философией науки. С точки зрения вашего понимания этих отношений, какой совет вы могли бы дать молодым людям, желающим работать в этих дисциплинах?

B. К и н д и: Вы что-то говорили об этом в своей лекции…

Т. К у н: Да, я говорил о том, каким, по моему мнению, должен быть интеллектуальный историк. Он должен воспринять то, чем систематически занимаются философы. Излагая историю философии, скажем, рассказывая о Декарте, они поясняют, в чем он был прав, в чем заблуждался. Нужно объединить эти два способа написания истории.

Об отношении истории и философии науки я написал статью [243] , где отстаивал мысль о том, что хотя являюсь руководителем программы «История и философия науки», такой области не существует. Я пытался рассказать о моей попытке собрать в одной учебной аудитории философов, историков и ученых. Между философами и учеными большое сходство, поскольку и тех, и других интересует вопрос о том, что правильно, а что неправильно, а не вопрос о том, что происходило. Поэтому в тексте они видят только то, что правильно или ошибочно с современной точки зрения, которая им уже известна. Историк же склонен говорить: «Ведь это вполне порядочный человек, как он мог даже подумать о таком?» Замечание Василики в ее статье как раз об этом… Я понимаю, что на меня смотрели как на осла! Кто бы мог подумать, что мне может нравиться что-то в этом роде? Это действительно было вредно, и я вскоре просто перестал читать то, что обо мне пишут, в частности философы. Все это меня страшно раздражало. Я запер бы их всех в одной комнате и заставил грызться друг с другом.

Что же касается истории и философии… Это очень разные области. Я имею в виду, у них разные идеологии, различные цели, соответственно разные методы, разный смысл обязательств. Историк и философ могут сказать: «Да, это тривиально». Но они говорят это по разным поводам. С другой стороны, если удастся наладить сотрудничество между ними, то, как мне кажется, это пойдет на пользу и философу, и историку, хотя такое сотрудничество затрудняется тем, что историк не хочет иметь дело с техническими вопросами. В какой-то мере такое сотрудничество уже идет. Могу привести в пример себя: я никогда не занимался философией и историей в одно и то же время, историк и философ взаимодействовали во мне. Такое положение мне представляется идеальным.

К. Г а в р о г л у: После появления «Структуры» и не вполне независимо от нее история науки разветвилась на несколько обособленных подходов. Наибольшим вниманием пользуется тот, который называют «сильной программой». Хотя вы уже говорили об этой программе, мне кажется, было бы интересно услышать ваше мнение о научном уровне (scholarship) сильной программы.

Т. К у н: Позвольте рассказать вам две истории. После того как я прочел лекцию об отношениях между историей и философией науки, ко мне подошел некий философ и сказал: «Но ведь у нас такая глубокая эрудиция (scholarship)\ У нас в истории философии такие знатоки (scholars)]» Верно, но они не занимаются историей. Тогда я об этом подумал, но не произнес вслух. Теперь я говорю об этом, поскольку вы употребили этот термин.

Ученость (scholarship) часто заслуживает проклятия! Мы с вами обсуждаем удивительную книгу «Левиафан и воздушный насос» [244] , где очень много учености. Меня поражает, что авторы не понимают простых вещей, известных сегодня старшекласснику и даже учащемуся младших классов… Они говорят о «пустоте» диалогов между Гоббсом и Бойлем, а это абсолютно неверно.