После «Структуры научных революций»

Для прояснения других детерминирующих факторов развития науки позвольте высказать несколько еще более кратких замечаний о втором аспекте исторической позиции. В отличие от последнего аспекта это не априорная или необходимая характеристика, а то, что подсказано наблюдениями. Эти наблюдения не ограничиваются наукой и не требуют большого труда. Я имею в виду очевидный и постоянный (хотя имеющий внутренние ограничения) рост числа различных человеческих практик и специальностей в ходе человеческой истории. Для обозначения этого аспекта развития я буду использовать термин «специализация» («видообразование»), хотя аналогия с биологической эволюцией здесь не столь точна, как в случае, упомянутом выше. В своих заключительных замечаниях я обращусь к одному особенно важному различию.

Пролиферация специальностей лучше всего мне известна в науке, где, возможно, наиболее заметна. Однако она присутствует во всех областях человеческой деятельности. Короли и вожди отправляли правосудие до появления судей и юристов. Войны велись до появления военных, а военные предшествовали появлению сухопутной армии, флота и воздушных сил. Или, если взять религиозную сферу, едва появилась церковь апостола Павла, как вскоре образовалось несколько церквей, и до сих пор возникают новые.

В науке этот процесс еще более очевиден. В античности существовала математика, включавшая в себя астрономию, оптику, механику, географию и музыку, а также медицину и философию природы. Ни одну из них сегодня мы не назвали бы наукой, это были признанные практики, позднее ставшие главными источниками наук.

Во второй половине XVII столетия разные компоненты математики отделились от общего источника и друг от друга. Одновременно с этим спекулятивная химия, бывшая частью натуральной философии, стала превращаться в самостоятельную область, включив в себя некоторые проблемы медицины и ремесла. Различные области физики начали отделяться от натуральной философии, и тот же самый процесс пролиферации привел к выделению из медицины ранних биологических наук. Все эти конкретные области, в совокупности образующие науку, в XIX веке породили собственные специальные сообщества, журналы, специальные факультеты и особые кафедры в университетах.

Те же самые процессы с еще большей скоростью происходят и в наши дни, о чем я могу судить по личному опыту. Когда в 1957 г. я покинул Гарвард, науки о жизни были сосредоточены на одном биологическом факультете. Такая институциализация соответствовала естественному разделению знания в период основания Гарварда.

Прибыв в Калифорнию, я был ошеломлен открытием, что на моем новом месте работы, в Беркли, существует три факультета для той области, которую в Кембридже охватывал лишь один факультет. Возвратившись теперь в Кембридж, я обнаружил, что сейчас здесь имеется четыре факультета для наук о жизни, и я удивился бы, если бы в Беркли сейчас их не было еще больше.

То же самое, хотя и менее драматично, происходило в моей родной области – физике. Когда я получал научную степень, лишь журнал «Physical Review» публиковал результаты, полученные физиками США. На этот журнал подписывались все профессионалы, хотя лишь немногие могли читать (и еще меньшее число действительно читало) все статьи, помещенные в каждом номере. Теперь этот журнал распался на четыре отдельных журнала, и лишь очень немногие подписываются больше чем на один или два из них. Хотя сами факультеты не были разделены, внутри их существуют специальные подструктуры и профессиональные подгруппы исследователей, образующие узкие сообщества и издающие свои собственные журналы. В итоге это породило рыхлую структуру отдельных научных областей, специальностей и подразделений, в рамках которых осуществляется производство научного знания.