— Я сказала ему вчера вечером, — говорю я. — После того, как увидела публикацию твоей подруги в «Фейсбуке».
Она хмурится:
— Тогда почему же он не приехал?
— Это я сказала ему не приезжать.
Она хмурится еще больше.
— Я сказала ему и много чего другого. Много того, что мне следовало бы сказать ему уже давным-давно. Он не будет тебя донимать, Джесс. Я сказала ему, что ему необходимо пройти обследование у психиатра, прежде чем он хотя бы приблизится к тебе или к твоему ребенку.
Она начинает плакать.
— Прости меня, — говорю я, садясь на краешек ее кровати. — Прости за все, что я не сказала и не сделала. Видишь ли, я считала, что у меня не хватает мужества для того, чтобы ему противиться. Все те годы, когда мой муж бил меня и я мирилась с этим, я думала, что так происходит потому, что я слабая.
Джесс качает головой.
— Вы любили его, — тихо говорит она.
— Да, — отвечаю я. — Да, любила.
— Любовь ослепляет, правда?
Я киваю, вытирая слезы с глаз.
— И когда Ли начал делать это, когда девушки, которых он приводил домой, в конце концов начинали выглядеть так, как когда-то выглядела я, мне не хотелось в это верить. Для меня была невыносимой сама мысль о том, что он будет вести себя так же, как вел себя его отец.
— Так что изменилось?
— Появилась ты, — говорю я. — Ты изменила его и изменила меня.
— Он все равно бил меня.
— Да, но он ненавидел самого себя за это. А я получила свою силу от тебя. О господи, как бы мне хотелось, чтобы у меня в твоем возрасте была хотя бы половина той силы, которая есть у тебя.
Мы некоторое время молчим, прислушиваясь к звукам, которые издает кормящийся младенец.
— Ли изменится? Он может измениться?
— Не знаю, — отвечаю я. — Что я знаю — так это то, что он попросту не может продолжать вести себя так и дальше.
Она опускает взгляд на младенца, который перестал сосать мамочкину грудь. Его глаза закрыты. Она притягивает его поближе к себе.
— Акушерка сказала, что с ним все в порядке, — говорю я.
— Да, именно так. Ему повезло. Нам обоим повезло.
— Прости меня за то, что произошло в ванной. Я не знаю, что на меня нашло.
— Не переживайте, теперь уже все хорошо, — спокойно говорит она.
Но я знаю, что не все хорошо. Знаю, что я никогда не смогу забыть то, что произошло.
— Ну ладно, — говорю я, вставая. — Ты, должно быть, устала. Я уйду, чтобы дать тебе возможность отдохнуть.
Она бросает взгляд на большую сумку для покупок, которую я держу в руке.
— О-о, — говорю я. — Чуть не забыла. Это новая одежда, которую я для него купила. Если не хочешь, можешь ее не брать.
— Спасибо, — говорит она.
Я ставлю сумку в углу комнаты — рядом с автолюлькой — и поворачиваюсь к Джесс.
— Крестильную рубашку я туда не положила, — говорю я. — Понимаешь, на ней есть кровавое пятнышко. Отец Ли ударил меня, когда мы пришли домой с крестин. Он сказал, что мне следовало суметь удержать его от слез в церкви. Я все еще держала Ли на руках в его крестильной рубашке, когда мой муж сделал это.
Джесс опускает взгляд и поправляет одеяло вокруг своего ребенка.
— Вы хотите подержать своего внука? — спрашивает она.
Я смотрю на нее. Я даже не отважилась ее об этом попросить.
— Спасибо, — говорю я.
Я подхожу и становлюсь рядом с ней. Она передает мне его — этот драгоценный комочек надежды. Я смотрю на него и, кусая себе губу, начинаю плакать. Потому что я очень сильно его люблю. И потому что я его едва не потеряла.
Вообще-то, я не должна была дожить до этого дня. Сейчас уже неважно, почему или как, но я не должна была быть здесь. Однако я здесь и поэтому хочу поблагодарить сегодня вас всех за то, что вы помогали мне, когда я нуждалась в вашей помощи, пусть даже вы тогда этого и не осознавали.
Эти последние несколько месяцев были нелегкими, но при этом они были и самыми лучшими четырьмя месяцами в моей жизни. Да, быть матерью-одиночкой — это тяжело. Да, я все еще изнемогаю от недосыпания, и да, я иногда буквально падаю в конце дня на кровать и плачу. И я считаю важным сообщить вам об этом и объяснить, почему я написала здесь и о своих трудных днях — да потому, что на каждую радужную и оптимистическую публикацию в «Фейсбуке» приходится и такая, которая не размещается. Такая, которая показывает другую сторону жизни — тяжелые времена, слезы, ужас с трудом пережитого дня.
Но сегодня я делаю позитивную публикацию и поэтому прилагаю к ней фотографию, на которой запечатлены я и Гарри. Я на ней улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что сегодня я счастлива уже оттого, что жива.
Об этой книге