Утомленная их неотвратимой, необратимой сменой, я едва не пропускаю кое-что интересное: ну да, у двери переминается с ноги на ногу мужчина лет пятидесяти, седоватый, хорошо постриженный, в костюме с галстуком и подобранным под цвет галстука платком. Краешек платка выглядывает из нагрудного кармана, и галстук и платок много светлее лица мужчины – смуглого, почти черного (впрочем, я могу быть не права, слишком интенсивен свет за спиной посетителя, слишком властно солнечные лучи вторгаются в окно). К тому же угол, под которым подается изображение, заметно искривлен, это – едва ли не вид сверху, так что разглядеть подробности не удается. Седой бобрик – черное лицо – мерцающие белки – светло-серый галстук – светло-серый платок, на том и остановимся. Кем бы ни был мужчина с пленки – он хорошо знаком Мерседес. Или тому человеку, который собирается открыть ему дверь. В ожидании, пока это случится, он улыбается и прижимает правую руку к груди.
Чтобы через несколько секунд исчезнуть с экрана монитора.
Есть. Вошел.
Теперь, вдохновленная галстуком и платком, я поступаю умнее – ставлю изображение на ускоренную перемотку.
Из нее нельзя понять, как долго мужчина находился в квартире, он вошел в нее солнечным полуднем и в полдень же покидает. Или это полдень следующего дня?..
Впрочем, все становится неважным в тот самый момент, когда я вижу на экране Алекса.
Ну привет, милый!
Даже съемки с невыгодной точки его не портят, он все так же надменен и все так же дьявольски красив (пожалуй, дьявольское вышло на первый план и сейчас особенно заметно), сердце мое начинает бешено колотиться –
Не хватает еще расплакаться от бессильной ревности.
Почтенный хмырь в галстуке эффектно возникал на контражуре, Алекс – другое дело. Алекс мягко вползает в пространство кадра вместе с сумерками, я жажду видеть подробности, я мечтаю разглядеть в двуличных лапах Алекса хоть какой-то намек на предстоящий интим:
Напрасный труд, сколько бы я ни вглядывалась, сколько бы ни останавливала пленку – я вижу лишь то, что вижу: ни-че-го. Алекс пришел в гости с пустыми руками – маленькое, но утешение. И его дьявольская красота не несет в себе никакого чувственного подтекста – так хочется думать мне и так говорил Слободан:
С Мерседес, отнюдь не со мной. Со мной он просто переспал в заштатной гостинице на марокканском побережье и даже заплатил за это пятьсот евро.
– Ну привет, милый, – говорю я экранному Алексу. – Узнаешь меня?
Ни один волосок на голове Алекса не шелохнется.
– С трудом? Помнится, ты провел со мной ночь в гостинице. Точнее? В марокканской гостинице, куда ты приехал будто бы по делу. Письмо позвало в дорогу, ага. Еще точнее? Я – русская, и мое имя ты произносил без акцента. Наверное, долго тренировался… Не-ет, ты способный, так что много времени на тренировку не ушло. Припоминаешь, да? А после того, как ты уехал… Или вернее – бежал, со мной произошли крупные неприятности. Ты не в курсе? Жаль. Меня обвинили в убийстве. Обычное дело. Такое случается сплошь и рядом. С каждым вторым, с каждым первым… Не-ет, все-таки – с каждым вторым, а первые… Первые валяются где ни попадя с перерезанным бритвой горлом. Та еще картина. Такие картины, случайно, не интересуют твоих клиентов?..
Ни один мускул на лице Алекса не дрогнет.
– Все бы ничего, если бы не бритва. Зачем ты заставил меня взять ее, вытащить из шкафа? Ну да, ну да… чтобы наглядно продемонстрировать русской дуре одну из своих теорий. У тебя их целая куча, всяких теорий. И ты неплохо на них зарабатываешь. Или ты зарабатываешь другим способом? Давай-давай, расскажи. Не стесняйся!
Застывший Спаситель и не думает открывать рот.
– Молчишь?.. А знаешь, что я тебе посоветую, милый? Обрати внимание на одного своего сотрудника… или лучше сказать – подручного? Он дурак. Сербский дурак в пару русской дуре. Разве ты не знаешь, что связываться со славянами – последнее дело? Любой цивилизованный человек будет обходить славян стороной.
Я на секунду возобновляю движение пленки, и ракурс слегка меняется: теперь Алекс напряженно и даже с некоторой тревогой смотрит на дверь.