После измены

На даче было счастье. Я ходила по участку и здоровалась со всеми своим кустиками и цветами. Гладила их и разговаривала с ними. Села на крыльце и закрыла глаза. Это не просто блаженство, это огромное счастье и счастье. Вот как это называется!

Даже когда у нас появились хорошие деньги, мы не поддались модному веянию и, несмотря на уговоры друзей, не купили коттедж в новообразованном поселке. Мы хотели дачу. Ту, которая была из детства. Нет, не у нас – у какой-то родни или знакомых. Дачу с лесным участком, деревянным, а не кирпичным домом. Застекленная веранда с витражными стеклышками, скатерть с бахромой, самовар, большой, на всю семью, заварочный чайник с розами, деревянные полки с гжелью, ставшей к тому времени совсем уже немодной. Резной старинный буфет, книжный шкаф,

Густые заросли разноцветных флоксов и астр. Золотые шары вдоль забора. Жасмин и сирень.

Нет, благоразумие нам не изменило, и от бытовых удобств отказываться мы не собирались. Конечно, горячая вода, туалет, ванная, отопление. Бытовая современная техника тоже не возбранялась. Мы хотели дачу. И мы ее нашли через два года долгих и утомительных хлопот и еженедельных разъездов по Подмосковью каждые выходные.

Мы заезжали в старые дачные поселки, бродили по улицам и стучали в калитки. Оставшиеся старики и старушки сначала с опаской пускали нас на участок, а потом поили чаем с вареньем. Кто-то объяснял, что дача давно отписана наследнику – сыну или внучке. «Нет, пока они не появляются, – горько вздыхали старики и жалко улыбались. – К чему им эта рухлядь и неудобства? Потом, наверное, все снесут, – тяжело вздыхали они, – и построят особняк. А это все… А это все – рухлядь. И дом, и мы вместе с домом. Слава богу, пока нас не трогают – дают дожить. Ведь с этим домом связано все. Вся жизнь. И наша молодость, и рождение детей. И ушедшие друзья».

Было неудобно говорить о деле. Мы благодарили за чай и уходили. Кто-то нам советовал людей одиноких и бездетных. На одну такую Марь Палну мы нарвались. Милый божий одуванчик, седые букольки, очочки на носу. Страстная любительница Блока. Мозги она нам выносила долго, полгода. Мы еженедельно к ней ездили – с полным продуктовым набором. Часами пили чай и выслушивали мемуары старой девы. Наконец она согласилась. Бумаги были собраны и отданы на регистрацию. И вот именно тогда она и отказалась. Ей предложили комнату – любую на выбор – и проживание до последнего дня. Сначала она согласилась. Потом, как водится, отказалась. Говорила, что не будет чувствовать себя хозяйкой.

Нервы были на пределе, и Леня сказал, что с милой бабулькой надо расставаться. Я понимала, что он абсолютно прав, но с дачей этой уже сроднилась и почти сжилась. Очень переживала – словно у меня отняли любимую игрушку и заветную мечту. Сказала, что больше искать не намерена. Все, тема закрыта.

Тогда Леонид начал поиски в одиночестве. И быстро, очень быстро, через пару месяцев, нашел этот дом. Все оформил и привез меня сюда с купчей в кармане.

Все было ничуть не хуже, чем у поклонницы Блока. Да пожалуй, что и лучше – огромный лесной участок, крепкий двухэтажный деревянный дом. Жасмин, сирень. И даже вожделенные разноцветные флоксы.

Внутри, конечно, все перестроили, провели все удобства, купили кое-какую мебель. И – зажили!

Именно так, как мечталось: с самоваром, скатертью, шелковым абажуром с кистями, висящим прямо над столом, со старым ореховым буфетом и темным, резным, до потолка книжным шкафом, оставленным хозяевами вместе со старой библиотекой, – ничего антикварного, просто приятно: книги и журналы родом из детства.

На участке, вдоль забора, росли грибы – свинушки и лисички. Я брала лукошко и, счастливо смеясь, объявляла:

– Я по грибы!

Муж курил на крыльце и интересовался:

– Как улов?

Я отвечала, что ужин ему обеспечен, и шла чистить картошку и жарить лук. Как много я тогда смеялась! Хотя, в общем-то, не из весельчаков.

Мы спешили в свой дом при любой малой возможности. Даже на время забыли про моря и океаны. Потому что это был наш дом. Потому что в этом доме была душа. И нашим душам было в нем спокойно и вольготно. Леня говорил, что после всех бурь и треволнений он восстанавливается там за пару часов. А я бы и вообще оттуда не уезжала! Так бы и ковырялась в цветочных грядках, ходила в лес и на озеро, топила камин и читала книги. И большей радости в жизни не было.

А потом он этого счастья меня лишил. Потому что приезжать в этот дом было невозможно. Невероятно. Неправильно. Потому что в нашей жизни появилась ложь. И никакие стены не могли эту ложь прикрыть и спрятать.

Глупость какая! Ну при чем тут дом? И при чем тут стены? Поди объясни! Разве кто-нибудь поймет? Опять скажут, что я сумасшедшая.

Он ушел в дом – наверное, побоялся меня потревожить, побеспокоить. Почувствовал, что не надо мешать моей встрече с домом. С цветами, кустами, крылечком и резными перилами.

Тактичный! Все понимает! Только когда локомотивом по ребрам переезжал, о своей тактичности и чувствительности забыл.

Я вздохнула и поднялась с крыльца. Отругала себя – не за этим я приехала.