После чумы

Мой дом — не тот, в котором я вырос, а этот, который унаследовал от бабушки, — это мавзолей ее довольно условного вкуса, восходящего к началу века, и равным образом музей того, что осталось после смерти моих родителей. Моего тут немного, но я не сторонник радикальных перемен, и потому мебель Стикли,[59] слюдяные лампы, пепельницы и древние безделушки прекрасно вписываются в интерьер — такие же вечные, как скипетр короля или сокровища Тутанхамона. Я слежу за чистотой, на встроенных полках стоят мои книги вперемежку с книгами родителей, на кушетках и креслах — покрывала, чашки и тарелки выстроены аккуратно в ряд — правда, вот они не особенно чистые. Не люблю вытирать пыль. Или пылесосить. Туалетам тоже можно было бы уделять побольше внимания. И участку стены по обеим сторонам камина, где появились длинные подтеки цвета мочи с прозеленью, когда прошлой зимой вода просочилась сквозь разбитую трубу.

— Славное местечко, — выдохнула Саманта, когда я дал ей пиво и провел в гостиную; дом был темен и холоден, как винный погреб, хотя на дворе было девяносто по Фаренгейту. Она уселась в большое дубовое кресло у окна, сбросила туфли и неторопливо потерла сначала одну ступню, потом другую.

— Ненавижу каблуки, — призналась она. — Особенно эти. Но им это нравится.

Я тоже взял пиво, поставил на колени и посмотрел на нее.

— Никаких кроссовок — они их ненавидят — и никаких спортивных костюмов, пота… Это есть в контракте. — Она засмеялась. — Но вы же не знаете, о чем я говорю, верно?

Я подумал о Стефании, о том, как давно я ее приглашал, как давно она, посмеиваясь, сидела в этом кресле с бутылкой пива и бессознательно растирала голую белую ступню.

— Расскажите, — предложил я.

История оказалась долгой и включала множество отступлений, которые норовили стать самостоятельными историями, но в конце концов я начал понимать, что большой белый дом на углу, где она обитала вместе с шестью другими девушками, должен был имитировать женскую спальню в колледже — именно это обозначало название «Комнаты для подглядывания» — а бизнес состоял в том, чтобы продавать похотливым вуайеристам доступ на сайт Интернета, куда они могли заходить в любое время дня и ночи, чтобы понаблюдать за жизнью и повседневными делами девушек.

— Так у вас там везде видеокамеры, — сказал я, пытаясь себе это представить. — Как в банке на углу Седьмой и Одиннадцатой улицы, да?

— Да, только гораздо более высокого качества, и не две или три, а сто всему дому.

— И даже в ванной?

Вновь смех.

— Особенно в ванной. А вы как думали?

Я не знал, что сказать. Наверное, я был шокирован. Да, я был шокирован. Несомненно. Хотя что в этом такого? Меня это тоже возбуждало. Женщина под душем, подумал я, женщина в ванне. Я допил пиво, поставил бутылку и предложил ей выпить еще.

Она уже Надела туфли.

— Нет, нет, спасибо, мне пора идти, — отказалась она, вставая. — Спасибо за пиво, и вообще… А если к вам придут с петицией, скажите, что мы не делаем ничего дурного, ладно? — Она улыбнулась и чуть качнулась на каблуках. — Я не знаю… У вас есть Интернет, да? Можете проверить; сами увидите.

Мы подошли к двери. Она протянула мне пустую бутылку, еще хранившую тепло ее ладони.

— Обязательно посмотрите, — сказала она.

Когда она ушла, я откупорил еще бутылку пива и стал бродить по нижним комнатам, просматривая журналы и отбрасывая их прочь, без нужды открывая и закрывая двери, пока не оказался на кухне. В мойке были тарелки и сковородки, покрытые коркой засохшей еды. Слив выглядел, как артефакт, непостижимый объект исчезнувшей цивилизации, служивший не столько утилитарной, сколько чисто декоративной цели. Тускло светились прямоугольники окон. Надо было полить цветы. Я собирался приготовить омлет и затем пойти в университет, где в Обществе любителей кино сегодня показывали «Седьмую печать»[60] — фильм столь унылый, суровый и безрадостный, что я не мог удержаться от истерического смеха и всегда смеялся до слез. Но вместо этого, повинуясь неясному импульсу, я набрал номер Стефании. Когда она ответила, в ее голосе слышалось нетерпение, всю русскую загадочность унесло ветром озабоченности и суматохи, а в отдалении дети вопили так, будто с них сдирали кожу длинными тонкими лоскутами.

— Алло, — требовательно сказала Стефания. — Кто это? Кто говорит? Алло.

Я осторожно — хотя рука дрожала — повесил трубку.

Странно: у меня был выходной, единственный день, когда можно по-настоящему расслабиться, а я был так возбужден, словно беспрерывно пил кофе. Я поймал себя на том, что снова блуждаю по дому, задумчиво потягивая пиво, рассматриваю лампу, картины или старые семейные снимки, будто никогда раньше их не видел — я полностью обошел дом вокруг маленькой комнатки в холле, где на столе, словно некий идол, стоял компьютер. Я вытерпел полчаса, пока не осознал, что терплю, а потом сел, включил компьютер и набрал www.peephah.com.