После Аушвица

Из боязни, что граждане Нидерландов не усвоят этот посыл, голландским кинотеатрам было поручено применять самый отвратительный вид нацистской пропаганды, в том числе показ примитивного фильма под названием «Вечный жид». Эта картина являлась поддельным документальным фильмом, предназначенным показать, что евреи – грязные и вредные, практически не люди, и состоял он из отрывочных кадров, показывающих евреев-«тунеядцев» на переполненной улице в польском гетто, и крыс, роящихся у водосточной трубы.

Мне обычно нравились долгие теплые весенние вечера, но с наступлением лета 1941 года мы уже не могли никуда пойти и чем-нибудь заняться. Были приняты еще более ограничительные законы: евреи не допускались на биржу, еврейские врачи могли лечить только еврейских пациентов, а еврейским музыкантам не разрешалось играть в оркестрах. Для Хайнца и меня, и других детей в Мерведеплейне это означало, что мы не могли пойти в парк, прогуляться по пляжу, покататься на трамвае, посетить зоопарк, освежиться в бассейне или пойти в кино. «Мне так хочется посмотреть фильм с Ширли Темпл», – со вздохом сказала я Хайнцу в один жаркий день.

«Что есть у Ширли, чего нет у меня?» – спросил брат, вскочив с кровати, где он читал свою книгу, и начал бить чечетку на полу.

«Разве это не так же весело, как просмотр фильма?»

«Танец не так уж плох, – ответила я, смеясь, – но ты не такой симпатичный, как Ширли».

В сентябре мы узнали, что нам придется идти в разные «еврейские» школы. Хайнц был вынужден покинуть лицей. В своей новой школе он подружился с Марго Франк. Они оба хорошо учились и иногда делали домашние задания вместе.

Мама с папой решили, что я все еще недостаточно хорошо говорю по-голландски, чтобы пойти в школу, поэтому они организовали для меня частные занятия с десятью другими детьми. Мама даже ходила к Франкам, чтобы познакомиться и спросить, не хочет ли Анна присоединиться к занятиям, но она хорошо владела языком, и ее родители решили, что она может пойти в нужную школу.

Наш преподаватель, мистер Мендоза, был холостяком средних лет, который каждый день проводил уроки в своей квартире, в то время как его мать готовила нам обед на кухне. Их семья была частью большой общины сефардских евреев, которые бежали от преследований из Испании и Португалии сотни лет назад и построили великолепную португальскую синагогу в Амстердаме.

Полагаю, что, как и большинство моих друзей и знакомых из Амстердама, господин Мендоза и его мать были депортированы в концентрационные лагеря и никогда оттуда не вернулись.

Когда подошел конец наших занятий, мои одноклассники договорились купить мистеру Мендозе подарок: двух волнистых попугайчиков в клетке. Мы держали птиц у себя в квартире, и после окончания уроков другие дети приходили и помогали их кормить.

Однажды утром я проснулась и обнаружила, что один из волнистых попугайчиков лежал мягкий, красивый, но мертвый на дне клетки. Никто из моих одноклассников, казалось, так не расстроился, как я, и мама купила другую птицу, чтобы заменить умершего попугая. Но я просто не могла забыть о нем. Я сжимала кулаки, желая повернуть время вспять и оживить птицу – но чуда не происходило.

Теперь, когда закон гласил, что евреи должны быть дома к восьми часам вечера, родители сами пытались придумать развлечения для нас, чтобы сделать комендантский час более терпимым. Каждый вечер мы вчетвером садились и играли вместе в бридж. Для подростков это было необычным занятием, но бридж – довольно увлекательная игра, и мы быстро втянулись в изучение сложных правил и стратегий. Я не могу этого доказать, но мы играли так много, что, кажется, я стала одним из самых выдающихся и преданных игроков в детский бридж по всей Европе.

Однако даже игры в бридж не могли заполнить все наши вечера. Иногда днем мы приглашали друзей и играли в монополию, а потом Хайнц садился за рояль, и мы слушали, как он играл Шопена, Шуберта и его любимого Джорджа Гершвина.

Однажды Хайнц вернулся домой с картоном и мелками и начал что-то чертить в гостиной.

– Не входи, – крикнул он мне, – оставайся в своей комнате, пока я тебя не позову.

Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он пришел за мной.

– Закрой глаза, – сказал он, проводя меня в гостиную. У всех жителей должны были висеть жалюзи на окнах из-за воздушных налетов, и когда я открыла глаза, то увидела, что жалюзи были опущены и в комнате царил полумрак. Внезапно Хайнц зажег фонарик и посветил ярким лучом прямо на жалюзи, и перед моими глазами появились персонажи из «Белоснежки и семи гномов».

«Я знаю, что ты расстроилась, потому что не смогла пойти в кино, – сказал он, – но теперь у тебя будет свое собственное представление…»

Он нарисовал всех персонажей «Белоснежки», оживив каждого прикосновением своего карандаша. Он рассказал мне всю историю, останавливаясь на каждом персонаже и закручивая сюжет, как будто это был фильм или спектакль. Родители сидели, гордо наблюдая за ним, зная, что он сделал все это, чтобы хоть немного развеселить меня.