После

«Мое место рядом с вами».

Сразу после завтрака она впервые села писать Софии вместе с детьми.

* * *

Чем больше проходило времени, тем меньше она чувствовала, словно отупев от боли. Почти постоянным спутником Софии стало равнодушие, ненадолго отступавшее в сторону, когда приходили письма из дворца, или при общении с родными. Нет, она не радовалась так, как радовалась бы раньше — просто была чуть менее замороженной.

На письма она отвечала, поначалу дивившись тому, что императрица рисует и пишет каждый день, причем объем текста все увеличивался и увеличивался, и через неделю София с удивлением осознала, что сочиняет для Виктории отдельное письмо. И если в начале причиной были инструкции и указания по технике рисования, то потом…

Жена Арена задавала вопросы. Ничего не значащие, отвлеченные — про работу в детском саду, прочитанные книги, спектакли и выставки. София, получив такой вопрос в первый раз, оторопела, а потом сообразила — наверное, у ее величества такая терапия. Может, психотерапевт учит ее, например, контролировать эмоции. Непонятно, при чем тут София, но мало ли.

И она отвечала. Вежливо и сдержанно. По крайней мере поначалу. Но шли дни, Виктория писала все объемнее и объемнее, а потом…

В тот вечер София вытащила из конверта больше листков, чем обычно. Рисунки Агаты и Александра, письмо от них же, а… это что такое?

Она не выдержала и прыснула, захлебываясь смехом, разглядывая забавные рожицы знакомых ей людей из дворца — Тадеуша Родери, дворцового управляющего Бруно Валатериуса, Матильды, служанки Виктории, и самих Агаты с Александром. Все рожицы были нарисованы в карикатурной технике — вытянутые или раздутые лица с гипертрофированными чертами и дурацкими ухмылочками. Удивительно, но императрица, у которой не очень хорошо получалось рисовать реалистичные картины, оказалась наделена талантом к карикатурам.

«Тебе нравится, Софи? Агата и Алекс скакали от восторга и очень просили показать эти рисунки тем, кто на них нарисован, но я побоялась массовых увольнений».

София улыбнулась, впервые ощутив желание увидеть не только Арена и его детей, но и Викторию. Кажется, императрица счастлива. Это хорошо — теперь, когда на ней нет проклятья, а во дворце нет Софии, они с Ареном могут попробовать построить нормальные отношения. Будет замечательно, если у них получится — всем тогда окажется легче и проще, и Виктории, и детям, и Арену.

Всем, кроме Софии.

* * *

Виктория не очень хорошо понимала, что делает. Она лишь хотела вернуть Софию во дворец, но как это осуществить, не знала. Уговаривать Арена бесполезно, значит, остается воздействовать на Софию. Писать письма, присылать рисунки, но в гости не ходить и детей не пускать, чтобы она как следует соскучилась без них. София добрая и жалостливая — быть может, если она поймет, что соскучилась, вернется?

Виктории самой было смешно от таких рассуждений, но что еще можно предпринять, она не представляла. И у Силвана совета больше не спрашивала, понимая, что должна решить сама. Он помогал ей в другом. Благодаря сеансам с психотерапевтом Виктория держала свое решение при себе и не передумывала, хотя и очень хотелось. Да, ей действительно хотелось сдаться и забыть обо всем, продолжая жить с Ареном, как жили раньше. Нет, лучше, ведь теперь не будет истерик! Она ведет себя идеально — так, может…

Но стоило Виктории посмотреть на мрачное лицо мужа, как она понимала — нет, нельзя отступать. Нельзя сдаваться. Она хочет, чтобы он был счастлив — значит, должна вернуть Софию во дворец.

Теперь она знала: любить — значит хотеть, чтобы твой любимый был счастлив. Даже если в этом счастье нет места для тебя самого.

* * *

Арену иногда казалось, что он превратился в ледяную скульптуру. Если раньше холод был лишь на месте сердца, то чем больше проходило времени, тем сильнее он расползался повсюду, захватывая все его существо. Отступал ненадолго в присутствии детей, когда император играл с ними или читал письма Софии, а затем вновь обрушивался, вымораживая даже душу.

Его мало что радовало, хотя он остался еще способен на удивление. Слабое, невнятное, но все-таки удивление. И удивлялся Арен в основном поведению Виктории. Конечно, оно изменилось, как только проклятье спало, но сейчас дело было не в этих изменениях. Даже восемь лет назад, когда они едва поженились, Виктория не особенно интересовалась жизнью Арена. Возможно, она просто стеснялась задавать ему лишние вопросы, но так или иначе — разговаривали они тогда большей частью о проблемах супруги. Императора это устраивало, он совершенно не желал обсуждать дела еще и в спальне, и теперь удивлялся тому, что у Виктории это желание неожиданно появилось.