Ничего… Вечно под снотворными его продержать не смогут… Он бы и сейчас мог, используя годы тренировки, вырваться из сонной дремоты, но не стал – игра началась: пусть эта тварь решит, что нашла на него управу, пусть расслабиться. Тем ярче удовольствие, когда он подкрадется к ней и схватит за тощее горло.
Инвар с наслаждением представил, как округлятся глаза девчонки, как она будет беспомощно биться в его тисках, царапать кожу и хрипеть, умоляя о пощаде. В уголке ее рта соберется пена, кожа сперва потемнеет, потом покроется холодной испариной, а он все будет смотреть в глаза этой твари, отражаясь в них и застывая на сетчатке. Не важно, отдали ли ей приказ или она воспользовалась ситуацией сама – она заплатит.
Он все глубже проваливался в мутный и тягучий сон, он плотнее пеленал его, вдавливая в ложементы. Что ж, его тело отдохнуло, а медикаментозный сон подарит нужную степень ярости. «Это к лучшему», – решил Филин и позволил себе отключиться. Натренированное тело послушно обмякло, а мозг запустил обратный отсчет отведенного для сна времени. После он разбудит Инвара и тот разрушит оковы. Он это проделывал не раз.
Глава 6. Другой разговор
Влад с недоумением наблюдал за приготовлениями Духова. Тот велел лечь на операционный стол лицом вниз, зафиксировал шею крепкими ремнями, так же поступил с туловищем, руками и ногами.
– Зачем это все? Я дергаться не буду.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – проворчал Духов, проверяя крепления: Влад в них едва мог дышать. – Можешь кричать, кстати, я установил беруши, а стены со звукоизоляцией.
– Вы меня пугаете, – Влад вздохнул и поерзал бедрами, устраиваясь удобнее.
– Еще даже не начинал…
Духов закрепил на его предплечье лианиновые пластинки – кожу будто бы обожгло, но всего на мгновение, после почувствовалась приятная прохлада – это тонкие волоски-присоски соединились с нервной системой человека. Духов подключил к пластине лианиновые кабели, вывел биотелеметрию на монитор.
– Так-так, молодой человек. – Он растер руки антисептиком, надел перчатки. Глеб Корсаков, ставший ассистентом начмеда при установке биочипа, придвинул тележку с инструментами – Влад уголком зрения успел заметить крохотные щипцы, несколько скальпелей и иглу, утопленную в мутно-голубой жидкости. Потянуло спиртом и антибиотиками. – Глеб, ты на всякий случай на рану не смотри, еще не хватало, чтобы ты грохнулся в обморок, мне тобой некогда заниматься, так и будешь лежать, пока я с Чайкой не закончу. Понял?
Глеб молча кивнул и отодвинулся от стола, явно нервничал.
Духов пробормотал под нос что-то вроде «молодежь пошла хлипкая, вот в наши-то годы…» и снова вернулся к приготовлению инструментов.
Влад протяжно вздохнул и зажмурился. Но с закрытыми глазами, привязанному к операционному столу и обездвиженному, словно младенцу, все ощущалось намного острее. Нервы обострились до предела, чувствуя и множа втрое или четверо любое, даже незначительное касание. Влад сильнее вжался в лианиновую поверхность стола.
– Да ты-то что дергаешься? Я еще даже не начал, – усмехнулся Духов, заметив напряженную спину пациента. – И вообще, расслабься. Лежи себе, семечки щелкай… Давай, Глеб. Начинаем.
Влад почувствовал холод на затылке – Глеб обработал место разреза антисептиком. Почти сразу на губах появился горьковато-металлический привкус препарата. Влад резко выдохнул и затаился.
Духов безмятежно насвистывал под нос, биометрия усыпляюще пищала, сообщая, что его пациент еще в сознании.
«Ой-ой-ой», – мысленно сокрушался Влад, готовясь к худшему. Главное – не смотреть на кровь. Парадокс, но оперативник, спецназовец, боевой офицер полиции, внедренный в криминальные структуры много лет, имел поистине ахиллесово проклятие – он боялся вида собственной крови. При том, не просто боялся, а терял сознание на манер нежной тургеневской барышни. Поэтому сейчас он предпочел зажмуриться.
– Сейчас будет немного жечь, – предупредил Духов, продолжая манипуляции. – Чуть-чуть, будто зеленочкой на разбитую коленку… Ты бил когда-нибудь коленки? Би-ил, конечно, бил. Все мальчишки бьют…
Жглось не «чуть-чуть». Пекло так, будто в затылок вбивали раскаленный докрасна гвоздь. Боль расширялась, давила, заполняя все нутро и выбивая из легких воздух. Влад закусил губу и постарался выровнять дыхание.
Над ухом раздражающе спокойно продолжал бубнить Духов, рассказывая байки из собственной юности.
– Помнится, поехал я с пацанами на стройку… В каком году это было? – он замолчал на мгновение. – Году в девяносто третьем, получается… Мне шестнадцать было.
Что там случилось с начмедом в девяносто третьем, Влад Чайка так и не узнал – мозг обожгло, мгновенно оглушив и заставив вцепиться зубами в край обшивки операционного стола, и взвыть. В груди стало горячо – сердце, обезумев от боли, стучало бешено и часто, набатом пульсируя в висках. Что-то холодное, живое, осторожными рывками проникало в сознание, безжалостно пробиваясь все глубже и растекаясь метастазами.