– Ну, чё… были бы там Мины, они бы на Мины вышли, чё… А там лес только.
– Так, может, они просто кругами ходили, твои дачники.
– Кругами ходили, – передразнила Ленка. – Это наши пьяные в лес пойдут и будут там кругами ходить, а эти из города приехали.
– Хватит уже семки лузгать.
– А чё? – удивилась Ленка.
– Ничё. Зубов не будет.
Ленка поглядела на свернутый из газеты кулек, полный семечек, пошурудила в нем грязным пальцем.
– Да чё ты… все ж лузгают.
Комарова отвернулась. Ей хотелось сказать, что Ленка – дура и ничего не понимает в жизни, но вместо этого она поджала губы и промолчала: Ленке и так сегодня утром попало от матери за то, что она, вымыв пол, бросила грязную тряпку посреди коридора, и Анька со Светкой, играя, завернули в эту тряпку Саню. Дура Ленка. Она этих Мин в глаза не видела и вообще дальше магазина никуда не ходила, а туда же.
– А ты не лузгай, – все-таки сказала Комарова. – В город свой поедешь, там все сразу поймут, что ты из деревни.
– А у них там чё, в городе, семок нет?
– Нету, – отрезала Комарова.
Ленка помолчала немного, потом спросила:
– Как думаешь, наши спят уже?..
– Не знаю. Мелкие точно спят.
Комарова подумала про Саню – он из всех братьев и сестер был самый младший, самый слабый и у них с Ленкой – самый любимый, хотя Ленка, когда Саня поперхнулся гречкой с молоком и вареная гречка полетела вместе с соплями у него из носа, сильно смеялась и потом много раз ему вспоминала – мол, помнишь, Саня, как ты гречкой сморкался? А Саня не понимал и только хлопал глазами – ничего он не помнил, он и слова-то такого – «гречка» – еще произнести не мог, потому что плохо выговаривал букву «р».
– Влетит нам, – сказала Ленка.
– Ничё, не боись. Может, еще мимо пролетит.
– Пролетит, как же… мать такого звона даст… – грустно возразила Ленка.
Комарова не ответила и задумчиво почесала лоб шершавыми от постоянного грызения ногтями. Вдалеке из-за колышущихся трав показалась невысокая фигура в черной рясе. Полы рясы развевались на ветру. Одной рукой священник придерживал скуфью, хотя ветер был совсем не таким сильным, чтобы сорвать ее с головы, в другой нес платок, уголки которого были связаны: видимо, жители другой деревни не нашли подходящего пакета, чтобы сложить подарки для батюшки, и завернули все в большой женский платок, так что получился неудобный узел, путавшийся в складках одежды и мешавший священнику идти.
– Отец Сергий! – заорала Ленка, подпрыгнула и замахала рукой. – Отец Сергий! Дядя Сережа! Здра-а-сьте!
– Чё ты голосишь? Не слышит он тебя.
– Отец Серги-ий! – надрывалась Ленка. – Здра-а-сьте!
Священник отпустил скуфью и помахал в ответ; скуфья тут же слетела у него с головы: он наклонился, ища ее в траве, и на некоторое время пропал из виду.
– Дура, – сказала Комарова.
– Да я-то чё?
– Да ничё. Дура просто.
Сергий наконец нашел скуфью и выпрямился.
– Отец Сергий! – снова закричала Ленка. – Вы с Мин идете? С Мин?!
– Говорю же, не слышит он тебя. Подожди, пока ближе подойдет.
Ленка запустила руку в свой кулек и нетерпеливо залузгала семечки одну за другой, сплевывая на землю. Черные треугольнички шелухи то и дело прилипали к ее нижней губе, и она нетерпеливо смахивала их пальцами. Солнце скрылось уже на две трети, и краски в поле стали блекнуть, отступая перед сумерками. С обеих сторон вдоль поля, насколько хватало взгляда, тянулся лес, и казалось, будто он обнимает все поле кольцом: глупые городские думали, что до него можно легко дойти, не зная, что справа поле перерезано речкой, которая, несколько раз петляя, впадала где-то далеко среди полей в Оредеж, а слева – длинным и глубоким оврагом, – на дне его в дождливое время журчал ручей. Еще в овраге были непролазные заросли ольхи и, по слухам, водились змеи, так что поселковые туда не совались. Единственная дорога, петлявшая через поле, шла вдоль речки, то приближаясь к ней, то отдаляясь, и можно было дойти до второго плеса, где дно было усеяно мелким песком и перламутровыми осколками ракушек, которые дети собирали, хранили как сокровища и выменивали на их россыпи вкладыши от «Лав из» и наклейки с героями мультиков. Говорили, дальше есть еще третий плес, а за ним – черный и страшный второй омут, – в нем мужики ловили серебристого голавля с красными плавниками и длинных щук со злыми плоскими мордами, но Комаровы никогда дотуда не доходили, а если бы дошли и мать узнала – она бы их точно тогда прибила.