Толпа, в основном женщины, пела, стонала, рыдала. От суеты, невообразимого гвалта у Чулкова звенело в ушах, болела и чуть кружилась голова.
Что-то говорила мать, глотая слезы. До сознания дошли только два слова:
— Береги себя.
До чего она маленькой, тоненькой показалась. Беспомощная, убитая горем. Одна, совсем одна остается.
Жалость, нежность, раскаяние — немало он ей доставлял горя и забот — все это смешалось в душе Дениса.
— Мама! Мама! Не плачь! Ну не плачь же! Не на фронт ведь еду — в училище, — успокаивал он мать, вспоминая, как она год назад после его приезда из Москвы со слезами на глазах повторяла: «Зачем раньше времени своей и моей смерти ищешь? Ведь не переживу я, коли тебя убьют». Никаких оправданий мать не хотела слышать. Только страдание жило в ее изболевшейся душе.
Какой-то прихрамывающий мужчина в гимнастерке без петлиц могучей лапищей сжал плечи Дениса, оттащил его от матери и заорал в самое ухо:
— Пей, молодец-удалец!
Стакан с водкой клацнул о зубы Дениса, и обжигающая жидкость полилась в рот, потекла по подбородку, за воротник.
— Да не пьет, не пьет же он! — услышал Денис голос матери.
Она уцепилась за цветастый кушак хромого и всем на удивление оттащила мужика в сторону. Одолела детину в два раза выше себя ростом. Откуда столько силы взялось!
Мужчина загоготал, пробасил:
— Научится гвардеец!
От выпитого Денису стало легко и весело. Он покорно начал жевать помидор, сунутый в руку матерью. Она уже не плакала: в последние эти минуты, не отрываясь, смотрела на сына. Подошли Вадим и его отец. Иван Иванович был в кожаном потертом пальто и в кожаной фуражке, Поздоровался с матерью, крепко пожал руку Денису. Улыбнулся.
— Ну, будь достоин отца. Слышал — воюет он неплохо. — Обнял обоих друзей. Взглянул в глаза одному, другому. — Помните: вы теперь не мальчики, а воины, защитники Родины. Помогайте друг другу, выручайте в беде. Особенно тебя, Денис, прошу, ты уже понюхал пороху — догляди за Вадимом, а то…
— Папа, ну к чему это? — с досадой перебил Вадим.
— Все будет в порядке, Иван Иванович, — заверил Денис..
— По вагона-а-ам! — донеслось от головы состава.
Мать бросилась Денису на шею. Спазма сжала его горло и глазам стало горячо. С трудом разжал сцепленные у него на затылке руки матери и прыгнул вслед за Вадимом в распахнутую дверь теплушки.
Грянул взрыв прощальных возгласов, разудалых переборов гармоники, еще громче заголосили матери — и эшелон, резко дернувшись, тронулся. Последним в теплушку, верный своему правилу опаздывать, вскочил Ленька.
Поезд набирал ход. Позади осталась родная станция, милая сердцу речка Савола с широкой зеленой поймой.
В вагоне будущие курсанты вразнобой пели песни.
— Тихо! — резко сказал обычно деликатный Вадим. Сквозь суженные веки искрой сверкнули глаза. — Давайте общую споем. — И сам запел высоким баритоном:
Песню подхватили, и она сразу объединила всех. Ее услышали в соседних теплушках, где также настежь были открыты двери. Когда поезд огибал берег Саволы, и стали всем видны первый и последний вагоны, песню пел уже весь эшелон.
Пел и Денис. От всей души, самозабвенно, и песня гремела, ширилась.
3
Военное училище, в которое прибыли новодольцы, находилось в небольшом городе на средней Волге. Оно было эвакуировано из Могилева и располагалось в старых казармах, построенных еще во время Первой мировой войны. Капитальная кирпичная стена окружала территорию училища, большую часть которой занимал плац для строевой подготовки.
По прибытии будущих курсантов отправили в баню, постригли наголо, затем выдали солдатское обмундирование. Когда они вышли из каптерки все в одинаковых серых шинелях, Денис долго не мог разыскать Вадима и Леньку — они затерялись в однородной массе. А когда нашли друг друга, не удалось и парой слов перекинуться — раздалась команда:
— Ста-а-новись!..
Они встали в строй рядом, но подавший команду сержант объявил, что строиться должны по ранжиру, то есть по росту. Самый высокий на правом фланге, самый низкий — на левом. Затем прозвучала команда:
— Разберись по ранжиру!
Леньке пришлось уйти на правый фланг, он оказался вторым справа. Денис и Вадим сдвинулись чуть влево и оказались в середине шеренги. Они были одинакового роста, поэтому остались стоять рядом. Сержант объявил, что отныне каждый должен знать свое место в строю, запомнить соседа справа и соседа слева. Затем последовали команды: «Смирно!», «Равняйсь!», «По порядку номеров рассчитайсь!» — и началась перекличка. Спускались сумерки, когда построились в колонну по три и двинулись строем в столовую.
Вечером курсантов распределили по ротам. Трое друзей попали во вторую роту, в первый взвод. Радовались: опять повезло — вместе.