Портфолио не предлагать

Не в силах ещё что-либо читать, я поднялась в комнату Евы – она улетела в Крым на театральный фестиваль, и мне захотелось немного поностальгировать в её комнате. Она предпочитала минимализм – мебели почти не было, кроме диванчика, шкафа-пенала и письменного стола. Все стены оформлены по-разному в темно-серо-белых тонах, и никаких занавесок на окнах, только жалюзи. Я выглянула в окно. Со второго этажа открывался бескрайний вид на вятанские холмы, даже можно было разглядеть серебристую полоску реки. Сосед на своем участке ходил без футболки, демонстрируя поджарый торс, и поливал из шланга огород, потом зажимал струю и направлял на себя. Июль в этом году выдался жаркий, но в доме было прохладно. И я в поисках чего-то, что можно накинуть на плечи, оглянулась. На диванчике лежал большой пакет. Заглянула туда и узнала свою старую шубу – мутоновую, темно-коричневую, с капюшоном. Ева перед отъездом объявила:

– Мама, я заберу её, ты всё равно не носишь, а мне пригодится. Я тебе ещё не говорила, что у нас затевается постановка “Дама с мопсом”? Может, туда и пристроим.

– Шуба для мопса, что ли? – спросила я, открывая дверцу шкафа, где она должна была вроде висеть.

– Для главной героини! – засмеялась Ева, – Она такая… в самом среднем женском возрасте, ну, как раз шуба ей подходящая.

– Интересно, и какой же это возраст?

– Ну, примерно, как твой…

Могла ли я представить 15 лет назад, что так быстро окажусь в этом странном “среднем” возрасте, и что шуба, которая была пределом моих мечтаний, станет театральным реквизитом? А зритель исчезнет из моей жизни?

Глава 7

В тот день я шла из редакции домой и думала о шубе. На календаре значилось лето, и даже под вечер жара не спадала, а я вдруг вспомнила, что у меня никогда не было настоящей шубы. Тогда ещё это не было моветоном. Однажды мама принесла полушубок, который ей отдали по знакомству. Белый, из мутона, с черными лепестками-вставками. Он был тяжелым, руки в нем поднимались с трудом, но это не имело никакого значения. Потому что уж лучше неуклюжий натуральный полушубок, чем искусственное чудовище со «стеклянными» ворсинками – только такие тогда и продавались в универмагах во времена моего детства и студенчества.

Полушубок уже давно износился и осел в родительском шифоньере в самом дальнем углу, а новую шубу Гордей покупать не хотел. Он формулировал это иначе – хотел, но не мог.

– Ася, мы недавно дом купили, какая шуба?

– Ну, такая мутоновая, темно-коричневая, с капюшоном…

Он даже не ответил, что подумает, как делал всегда, когда хотел увильнуть от моих грандиозных планов. А это означало, что про шубу надо забыть. Или как-то извернуться самой, пока продавец согласился ждать, и заветный пакет всё ещё стоял в углу моего кабинета.

За полчаса, что я шла до дома, муж в моих мыслях успел превратиться в преступника, который лишил меня всех шуб на свете. И уже совсем на подходе к дому я вспомнила, что никогда не была на море. А во дворе меня встретила Ева на трехколесном велосипеде, в футболке наизнанку, перепачканная шоколадом. Гордея во дворе не было. Мысли о море разбились о быт.

– Ева, золотце, а папа где? Ты почему одна?

Она махнула ручкой в сторону дома. Наша дверь была открыта настежь, на крыльце валялись игрушки. Не разуваясь, я промчалась по этажам, как спринтер, и с изумлением обнаружила, что в доме никого нет. Присела на краешек дивана в столовой внизу и лихорадочно стала соображать, куда мог уйти Гордей. Мне стало страшно. Сколько времени Ева бегает во дворе одна? А что если бы сейчас пришла не я?

Когда я отдышалась и обрела способность хоть немного соображать, то почувствовала знакомый запах. Его трудно было спутать с чем-то другим – коктейль из водки, пива и закуски. Красная тряпка для моего обоняния. Тореро где-то рядом. И я уже била копытом. Безобидная, как мне казалось сначала, привычка Гордея выпивать по вечерам баночку-другую пива, превратилась в мой кошмар. За банкой пива пошли “чекушки”. Было что-то киношное в том, как он наполнял рюмку, как запрокидывал голову, а потом откусывал огурчик. Обычно даже не морщился. И никогда не оставлял бутылку на столе, а ставил её под стол или за диван, смотря где сидел. И трудно было уследить, сколько там еще осталось. Иногда мне казалось, что она бездонна. Или их было две?

Я пригляделась и поняла – на ковре под покрывалом валяется Гордей. Он лежал на животе, как подбитый самолет, раскинув руки в стороны. Только ладошки и затылок оставались неприкрытым. Кажется, он не дышал. Мне опять стало страшно. Я боялась к нему подойти и дотронуться, боялась увидеть его лицо. Из открытой двери доносился детский смех и какая-то дурацкая песня.

А потом в дом забежала Ева и села на него верхом. Гордей не шевелился.

– Папа спит, – сказала Ева.

– А что вы с ним делали? – спросила я.

– Картошку варили.

– А потом?

– А потом ели.

– А потом?

– Я ушла гулять.

– А папа?

– Он сказал, что скоро выйдет.

– Выходил?

– Я его ждала-ждала. А он уснул.

Ева, как кошечка, спрыгнула с него и забралась ко мне на колени.

– Мама, ты забыла снять туфли!

– Да, Ева, забыла.