Порт

Поклялась она мне, и я поверил. После службы стал в море ходить, надо было хозяйством обзаводиться. Но и тут недолго мы с ней ладом жили. И народ говорит про нее, и сама она совсем без совести. К примеру так: беру я билеты в кино. Она идти не хочет. Я уже догадываюсь — почему, и настаиваю. Мы идем пешком мимо магазина «Глобус», так она захотела, а около магазина стоит тот ее, инженер, про которого я слышал. Она извиняется передо мной и как бы по служебному делу к нему, предупредить, что свидание переносится.

«Ну так, — сказал я ей, — ты подумай и решай сама: или мы будем жить по-людски, или мы расходимся, и я тебя больше не вижу. Жизнь — есть жизнь, но должна же и она какой-то предел терпения иметь. Не торопись, — говорю, — подумай, но решай окончательно». Она в плач, дурно с ней сделалось. «Без тебя, — говорит, — нет мне жизни. Если ты уйдешь, я погибну. Поверь мне в последний раз».

Искренне она это сказала, и я ей простил и не поминал.

Я уже в мореходку поступил на заочное, когда после Польши пришли мы раньше времени домой. До сих пор не пойму, зачем чемодан сдал в камеру хранения. За границу я первый раз тогда попал и все старался подарки ей всякие… Себе даже пиво не брал, хотел порадовать. И весь чемодан для нее. Сел в такси и домой.

Открываю дверь своим ключом и вижу картину — я так оценил — трехдневной пьянки. Жена с подругой и два парня спят мертвым сном. Дверь за мной сильно хлопнула, и жена проснулась. Затрясло ее, лицо белее простыни, только губы черные, накусанные.

Я, так спокойно, прошел к столу, поднял всех и объясняю: «Пока я еще здесь хозяин квартиры и прошу меня слушаться». Жене говорю: «Выйди!» Мужчина с подругой сами выскользнули. Остались мы с парнем вдвоем. Закрыл я дверь на ключ и говорю ему: «А теперь рассказывай!» Он тоже моряк. Познакомился с ней в троллейбусе. Она ему сказала, что с мужем не живет. Встречаются они уже полгода. Так, полгода. А я три месяца как в рейс ушел.

Зову ее, велю одеться. Она безропотно одевается. Колотит ее всю, как в сететряске, никак пуговицы не застегнет. Глаза круглые сделались, невидящие, как у сумасшедшей, трудно в них смотреть. «Выходи», говорю. У нее ужас в глазах: «Нет, — кричит, — нет, не надо!» Но идет. Вывожу ее на улицу и, не глядя, быстро шагаю. Она не поспевает за мной, бежит вприпрыжку и только одно твердит как заведенная: «Миленький, не надо. Миленький, не надо». За руку меня уцепить норовит.

Так я ни слова до самого вокзала и не сказал. Завел ее вниз к подвальным помещениям, оставил одну. «Стой здесь». Она прислонилась к стенке, головой мотает и губы пересохшие у нее шевелятся. Сходил я в камеру хранения, взял чемодан, перед ней поставил. Она вдруг как закричит: «Родной мой, не надо, Мишенька!» — и рукой загородилась, будто я ее ударить хочу. Я ключ положил на чемодан, повернулся и ушел.

Потом два года тянулся развод. Не соглашалась, хоть ты что! Предлоги всякие придумывала, то беременность, то размен квартиры, то прописка. Я в море уйду, а она наговорит в суде всякого, они слушают и не разводят. Она оптимистичная женщина оказалась. Я иногда по делам с ней встречался. «Зачем ты, — спрашиваю, — так нечестно поступаешь?» А она уверена: «Мы все равно будем вместе». И все просит, чтобы я к ней зашел, хоть на минутку. Но я, как чувствовал, не заходил.

Вдруг на отходе списывают меня с судна. Жалко было пароход терять, а главное, с чего? Пошел я в кадры ругаться. А мне там строго вручают повестку в суд, да еще и удивляются, что я такое натворил. «Не ожидали, — говорят, — тихим прикидывался». Я, конечно, усмехаюсь: «В тюрьму, ребята, забирают. Прощайте, родные, прощайте, друзья!»

Следователь мне не верит. «Напрасно, — говорит, — вы веселитесь. Дело серьезнее, чем вам кажется, поскольку по обвинению, предъявленному вам, вы можете сесть от двух до пяти лет». — «Ладно, — отвечаю, — сами разберетесь». Встал я, чтобы уйти, а он зычно так: «Сидеть! Скажите спасибо вашей жене, что вы еще на свободе. Отвечайте на вопросы!» Где был такого-то? Что делал? Видел ли в тот день жену? Я не сразу сообразил, что это за день такой был, а потом вспомнил, что провел его с ребятами, и в душе порадовался, потому что, если и в самом деле что-то затевается, будут у меня на худой конец свидетели.

Дело же, как выяснилось, состояло в следующем. Жена написала заявление, в котором сообщила, что такого-то числа я ворвался к ней в квартиру и, угрожая ножом, пытался изнасиловать. Ее подруга, появившись на пороге, помешала мне совершить преступление. Показания подруги точь-в-точь совпадают с обвинением жены.

Начало дело раскручиваться, очные ставки, вызовы свидетелей, допросы. И чем дальше оно продвигалось, тем яснее становилось, что я попал в западню, из которой выбраться мне без срока не представляется возможным.

Ее версия была строго продумана. Коль к себе привести меня ей не удалось, она решила сделать иначе. Увидела меня в тот день в окно ресторана, запомнила время и на этом построила обвинение.