Порт

Вместе со мной еще шестьдесят человек на месте не стояли, и разрозненные, не всегда понятные изнутри движения привели к тому, что часам к восемнадцати, все-таки, измочаленные и выжатые, мы сдали судно портовым властям.

Проверяющие, подзадержавшись наверху, стали спускаться на катер. Слегка покрасневшие и благодушные, они неторопливо переговаривались и уже не были похожи на строгих, неумолимых вершителей нашей судьбы.

Буксирчики зааукали у борта, подцепили нас и поволокли по заливу. Мы вышли на Северный рейд, поближе к выходу, и бросили якорь. Корму стало медленно водить по течению. В иллюминаторе появился берег с пологими, каменистыми сопками, потом залив проплыл и несколько наших собратьев, взнузданных якорями, и снова город надвинулся серыми каменными стенами, оголенный без зелени, словно неживой. Мы сейчас отойдем, а он медленно, медленно будет отдаляться, таять, задвигаться сопками.

Беленький береговой катер подрулил к нашему борту, и какие-то цивильные мужики на нем стали ловить трап. Мужики были солидные, деловые, их вышел встречать старпом. А по трансляции объявили: «Всем собираться на загранинструктаж».

Что это такое, я не знал и пришел в салон в числе первых. Мужик, который этот инструктаж проводил, знакомым оказался еще по кадрам. Он был похож на отставного борца-тяжеловеса, и лицо добродушное, совсем нетипичное для кадровика. Когда я на его вопросы отвечал, выяснилось, что мы вместе в Польше стояли, в одно время: он капитаном на базе, ремонтировался, а я новое судно получал. Что в одном городе жизнь прожили — не влияет, а вот что в Польше вместе стояли — это сразу нас сблизило, и мы с ним хорошо потолковали.

Он меня тоже узнал, кивнул и указал на место в первом ряду. Я сел сзади, с нетерпением стал ждать, когда народ соберется, и действительно много интересного услышал. Там, оказывается, небезопасно, в этом распрекрасном Пальмасе.

Одних организаций, тех, что за нами охотятся, я чуть не десяток насчитал. Пальмас на перепутье стоит, суда наши часто заходят, и они это учли. Всякие разные НТСы, Посевы, религиозные общины, диссиденты выехавшие — кто-там только не почкуется. Какой-то Саша Бочилов с магнитофоном ходит и представляется русским журналистом, берет интервью, искажает его и где-то там публикует. Нам его портрет дали, он не самый страшный. Опасней женщина Катя Молодцова, интересная блондинка, держится вольно и заводит знакомства. А парни, проявляя русское радушие, идут навстречу и часто говорят лишнее. И вот как интересно у них работа учитывается: если мы заинтересуемся, будем спрашивать, отвечать, поддерживать разговор — все это на магнитофон фиксируется и им в зачет идет, как свидетельство хорошей работы. А если сразу оборвать, послать их подальше («по-нашему, по-морскому», — здоровяк сказал), тогда все, им хана, сразу прокол. «Так что вы в разговор не вступайте и пару крепких выражений себе заготовьте», — улыбнулся он. (Ну, готовить, я думаю, не надо, когда это мы разучиться успели?) «Покупайте в «Совиспане», там все, что вам надо, есть».

Стал он перечислять магазины, куда ходить не рекомендуется, и я пожалел, что карандаш не взял, так их много оказалось. Чудно́, у них, оказывается, есть магазины «Жуков», и «Волга», и «Одесса». А особенно, говорит, «Супер Перрис» опасайтесь, бывшую «Аврору», она на дотации от их спецслужб. Цены там, может, и пониже, но считайте, что это скидка для привлечения, так что, и сами вы, покупая, как бы из той же дотации черпаете и становитесь соучастниками.

Ну и дела! Я смотрел на ребят новыми глазами и невольное уважение к ним испытывал. Шутка ли, каждый рейс такую осаду выдерживать, и никто не подзалетел. Хотелось мне поговорить с ними, выяснить подробности, но парни заморенные сидели, вялые и, еле дождавшись конца, разошлись. Только у Саши в голубых глазах я увидел жадный блеск. Мы с ним состыковались и пошли к нему кофе пить и обменяться впечатлениями. Но только сварили, отхлебнули по глоточку — объявили список досмотровых групп, и моя фамилия в нем тоже значилась. Саша мне помочь не мог, и я побежал к помполиту узнать, что же мне в связи с этим делать.

У Василь Василича толпился народ, все что-то выясняют, лезут через головы, шумят. Он отругивался, потный, красный, как из парной, сунул мне какой-то список. «Ваши объекты, — говорит, — распишитесь». Я тоже выяснять стал, что с ними делать. «Как что, контрабанду ищите». — «Я тут — с какого боку? Я же электрик?» — удивился я. Но он руками замахал: «Потом, потом. Быстрее. Задерживаем отход».

Кто? Я задерживаю?

На мне повисли десять кают, кладовка и два гальюна. Я зашел в первую, к Толе Охрименко, а что делать, не знаю.

— Покажь контрабанду, — говорю. — Что это такое? С чем ее едят?

Толе тоже нелегко было. Он только утром вернулся, сказал «плохо» и в подробности не стал вдаваться. Сидел сейчас за столом, подперев щеку рукой, и старался держать глаза открытыми.

— Что искать-то, покажи? — отвлек я его.

— Бронзу, ртуть и деньги, — отозвался он с неохотой.

— Как искать? Где? — допытывался я.