Звонарев отправился в Управление артиллерии за деньгами. Там было почти пусто: два-три писаря, телефонист, легкораненый, с рукою на перевязи, адъютант, поручик запаса Азаров и несколько чиновников. Старший казначей Иван Кирович, участник севастопольской обороны, кряхтя и кашляя, возился около денежного ящика. Поздоровавшись с Азаровым, Звонарев справился, как это он умудрился быть раненым, сидя в Управлении артиллерии.
- Вы же нашего генерала знаете: дня не проходит, чтобы он вместе с Кондратенко не побывал на фортах или батареях, и я с ними. Недавно на Куропаткинском люнете нас чуть не подстрелили японцы. У генерала пулей сорвало погон, а меня ранило в правую руку и бок да при бомбардировке поцарапало камнями.
Завязался общий разговор.
- Сколько еще, по-вашему, продержится Артур? - спросил казначей Звонарева. - Севастопольская осада длилась триста тридцать шесть дней, думается, что Артур столько не выдержит.
- Мы совершенно отрезаны от мира, а Севастополь до самого конца сообщался с остальной Россией. Думаю, что месяц-другой еще свободно удержимся, а там подойдет или Куропаткин, или Рожественский.
- Ждите! - вмешался Азаров. - Куропаткин, как рак, все время пятится назад, на север. Скоро зима, время для наступления мало подходящее. Вторая эскадра раньше конца декабря до нас не доберется, да и что ей у нас делать?
Внутренний рейд простреливается из одиннадцатидюймовых мортир, ремонтная база слабая. Вернее всего, она пройдет прямо во Владивосток, а наши суда, которые еще уцелеют, присоединятся к ней по дороге.
- Значит, нам нечего от них ожидать помощи, - вздохнул казначей.
- Если Артур удержится до подхода Рожественского, то он свою роль, как убежище для флота, выполнит, - проговорил Звонарев. - Тогда можно и капитулировать, благо к тому времени в крепости не останется ни еды, ни снарядов.
- Да и людей уцелеет немного, - добавил Иван Кирович.
Выходя из Управления, прапорщик встретил старшего писаря Севастьянова.
- Как дела, Петр Евдокимович? - поздоровался с ним Звонарев.
- Как сажа бела! Скоро все с голоду перемрем. У нас в артиллерии уже выбыли из строя половина солдат и треть офицеров. В стрелковых полках убыль того больше. Скоро некого и в окопы будет сажать. Цинга да тиф косят людей больше пуль и снарядов.
- Вы-то, кажется, здоровы пока?
- Бог грехи терпит, - отозвался Севастьянов. - А вы, Сергей Владимирович, слыхали, что Стессель приказал всех раненых солдат класть в госпиталях вместе с цинготными и дизентериками, чтобы, значит, болезнь перешла на всех, а затем объявить: некем, мол, больше Артур защищать, и сдаться?
- Что-то уж слишком невероятно такое предположение.
- Могу в Управлении показать приказ доктора Субботина о совместном размещении в госпиталях раненых и больных; в нем так и написано: по приказанию генерала Стесселя. Хотят перевести солдатиков и замириться. Вот так дела-то, Сергей Владимирович.
Простившись с писарем, Звонарев вернулся к Белым и сообщил услышанные новости Варе.
- Я к себе в палату не приму ни одного заразного больного, - объявила она.
- Так тебя, девчонку, и послушают. Не спросят и положат, - вмешалась Мария Фоминична.
Вскоре приехал сам Белый. Он был весь в копоти. Даже пышные седые усы его стали совсем черными.
- Папка, да ты помолодел! Усы у тебя как у двадцатилетнего парубка, кинулась к нему Варя.
- Не прикасайся ко мне, а то и сама запачкаешься. Едва проехали мимо пожара, - бурчал Белый. Затем он отправился мыться и переодеваться.
Пока Белый приводил себя в порядок, прапорщик вручил Варе все полученные деньги, прося их сохранить. Девушка сначала запротестовала, а потом спрятала вместе со своими безделушками.
- Смотрите, кладу сюда, - показала она. - Если меня ранят или убьют, то будете знать, где они лежат.
- Это в гораздо большей степени грозит мне.
- Не геройствуйте, целее будете.
За обедом Варя с возмущением рассказала отцу о распоряжении Субботина.
- Я это знаю. Говорил со Смирновым и Кондратенко. Эго будет доложено Стесселю, - ответил Белый Как только встали из-за стола, Варя решительно объявила, что идет в свой госпиталь.
Уже стемнело, обстрел почти прекратился, но пожар продолжал бушевать с прежней силой. Рейд, Золотая гора и окружающие город сопки осветились красным заревом. Начался дождь, и поэтому дым и сажа не разлетались так далеко, как раньше. Звонарев пошел проводить девушку. Кое-как они добрались до госпиталя. Прапорщик остался в вестибюле. Через несколько минут вернулась Варя и с возмущением сообщила, что все освободившиеся в ее палате места заняты дизентериками и цинготниками.
- Солдаты волнуются и думают, что это делается нарочно, чтобы их заразить, - шепотом добавила Варя, испуганно смотря на Звонарева, - грозят убить всех генералов, значит, и папу тоже, а он совсем ни при чем.
- А вы не обращайте внимания, поговорят и перестанут, - успокоил ее прапорщик.