Порт

Верно, какое-то заблудшее чудище движется непонятно как, не подавая признаков жизни. И невдомек им, что на нем цари природы. Шестьдесят пять царей идут к Южной Георгии, чтобы набросать в трюмы семь тысяч тонн груза.

— А я знаю, что это, — сказала Наталья. — Это у них любовная пора. А ночью море будет светиться от микроорганизмов. У них уж если любят, то все — от мала до велика.

— Ох уж эти женщины, — улыбнулся Василь Василич и задержал взгляд на Ярцеве. — Во всем-то они любовь видят.

— А что, смотрите в оба, заразят они пароход, — засмеялась Наташа.

— Кажется, уже заразили.

Помполит коснулся руки Ярцева, отвлекая от зрелища, и отвел в сторону.

— Олег Иванович, я человек здесь новый, вот скажите мне откровенно, вы ничего необычного не замечаете на пароходе?.. Мне кажется, какой-то у нас нравственный климат не тот. Как бы это сказать…

Олег догадался, о чем он хочет с ним поговорить. Накануне электрик Миша Рыбаков подрался со сварщиком. Хорошо, что их вовремя разняли. Когда Ярцев вызвал Мишу для объяснений, тот перепуганный пришел и, волнуясь, стал рассказывать:

— Я не сам, верите, я не первый начал, честное слово! Он свои трубы разложил около аккумуляторов и стал варить. Я ему спокойно сказал: «Что тебе, места мало! Отойди отсюда, тут не положено». Кислота и, вообще, техника безопасности не позволяет. А он мне: «Убери свои аккумуляторы». Куда же я их уберу? Вы же понимаете. Он это нарочно. И еще железки свои мне подкидывает под ноги. Я к нему: «Ну что же ты делаешь, зараза», — он мне ногу обжег. «Я, — говорит, — тебя предупреждал, видимо, ты слов не понимаешь». Схватил меня за ворот у робы, слева направо мне горло передавил, чтобы выключить меня через сонную артерию. А я ему сказал: «Ты не так ведь, Гриша, делаешь, надо справа налево». Ну и показал. Он поплыл, вырубился, стоит на коленях и качается. И я сразу его отпустил, даже не ударил, честное слово. А тут рефмеханик подскочил, оттолкнул меня, стал ругаться.

— Ничего, все правильно, — глядя на перепуганное лицо, успокоил его Ярцев и улыбнулся про себя: странно все-таки, такого бугая не испугался, а здесь вот стоит, трясется.

— Вот возьмите эту драку, — сказал помполит.

— Рыбаков действовал в пределах допустимой самообороны, — четко сформулировал Ярцев.

— Я и не виню его, ничего ему не будет. Дело даже не в самой драке, в готовности к ней. Смотрите, повода-то почти и не было. Общее состояние команды такое, что каждую минуту ждешь сюрпризов. Какие-то слухи неоправданные о заходах, об изменении рейсового задания, камбузные разговоры, шепоточки по углам, про того, про этого…

— Ложные сигналы, — сказал Ярцев, — специфика длинных переходов.

— Или вот тут на днях приходит ко мне сварщик, жалуется на вас, говорит, что вы его из кинозала прогнали, грубите, на «ты» называете.

— Ничего себе! — поразился Ярцев.

— Но все же надо помягче с людьми. Может, он и сам груб, но вы все-таки постарайтесь сдерживаться. А то, ну как это? Приходят, жалуются мне на командира. Не надо так с рабочим классом.

Ярцева покоробил его тон.

— Я, между прочим, тоже — рабочий класс.

— Тем более, надо жить в мире. Мы здесь одна семья, а вот видите, все как-то не получается.

— В том-то и дело, что семьи нет. Каждый сам по себе.

— Я понимаю, занять людей надо, объединить их чем-то. Но вы смотрите. — все делается: каждый день кино, волейбол, библиотека у нас хорошая, политзанятия проводим, лекторская группа работает.

Да, тех мероприятий, которые под началом помполита были проведены на судне, с лихвой хватило бы на целый рейс. И это еще не все. Главным событием рейса должен был стать праздник Нептуна, подготовкой которого давно и увлеченно занимался Василь Васильевич.

— Понимаете, мне кажется, что я никак не могу их зажечь. Бьюсь, бьюсь, и все впустую. Никакой отдачи не видно. У меня создается впечатление, что вся моя работа нужна только мне, а судно живет какой-то своей жизнью. А чем живет — мне совершенно непонятно. Какого-то стержня не ощущается.

— Не замкнута система, поэтому и не чувствуется отдачи. — сказал Ярцев.

— Почему? Почему? — с каким-то болезненным нетерпением допытывался помполит.

«Вот каждый и ищет — почему?» — подумал Ярцев и понял, что решить это для помполита так же важно, как для него настроить КЭТ.

Ярцев посмотрел на него с сочувствием и вспомнил, какой он был в начале рейса: пухлый, восторженный, деловитый. От былой пухлости не осталось и следа, лицо стало строже, энергичней, восторженности в глазах поубавилось, но удивление осталось, и очень симпатичная искренность в нем была, непосредственность, которой обычно первые помощники не отличаются.

— Кто его знает, Василь Василич, что еще. Но если бы всего этого было достаточно, мы бы давно уже жили в золотом веке. Что-то еще должно быть. Каких-то связей не хватает…

— Вот я и пытаюсь разобраться… Или женщин возьмите. Без них бы здоровей была обстановка. Зачем они в море? Может быть, и нет ничего, а кто-то что-то шепнул, и пошло, поехало.

— Вы имеете в виду что-нибудь конкретное? — спросил Олег.