Порою нестерпимо хочется

Мы тихо смеемся и начинаем осторожно пробираться вперед сквозь смутно виднеющиеся завалы. Крохотные оконца с обеих сторон чердака являют собой строительные площадки пауков и кладбища мух; остатки света, пробивающиеся сквозь покоробленные стекла, падают, словно сажа из трубы, на угрожающее нагромождение ящиков, полок, чемоданов, грубо отесанных упаковочных клетей, резных конторок. В дальнем конце возвышается около дюжины ящиков из-под апельсинов, замерших в напряженном внимании, словно геометрические привидения. Поверх строя массивных предметов, как младшие и более непоседливые духи, разбросаны мелкие вещи, вроде мишки, которого заметила Вив... рухлядь пятидесятилетней давности, от трехколесных велосипедов до тамбуринов, от портняжных манекенов до квадратных кадок, куклы, сапоги, книги, елочные игрушки... ты теряешь время... и все покрыто пылью и мышиным пометом.

-- Да уж, -- шепчу я, -- чашкой чаю и книгой здесь, пожалуй, не обойтись: я бы предпочел нож и винтовку, а может, и рацию для вызова подкрепления на случай бунта.

-- Рацию -- наверняка.

-- Наверняка.

"Когда все будет позади, -- говорю я себе, -- ты проклянешь себя за то, что впустую потратил столько времени..."

-- Потому что кое-кто из здешних обитателей выглядит очень неспокойно, и от них можно ожидать чего угодно. -- Я поддаю чучело совы, и из него доносится громкий писк, вслед за которым из перьев выскакивает коричневая мышка, тут же исчезающая за японскими фонариками. -- Видела? Очень неспокойно.

"Когда ты останешься один, какие только проклятия ты не обрушишь на свою голову за то, что не воспользовался случаем".

Вив подходит к окну и сквозь паутину смотрит наружу.

-- Как жаль, что здесь нет комнаты... в смысле жилой... Отсюда так хорошо все видно. Гараж на той стороне, и дорогу, и все-все.

-- Прекрасный вид.

Я стою так близко, что даже чувствую запах ее влажных волос -- вперед! сделай что-нибудь! ну хотя бы попытайся! -- но мои хорошо воспитанные руки остаются в карманах. Между нами растет стена протокола и бездействия -- она не станет ее разрушать, я это сделать не могу.

-- Этот полис... как ты думаешь, где он может быть?

-- О Господи, в такой свалке его нелегко будет найти, -- весело отвечает она. -- Давай так: ты начинай с той стороны, а я -- с этой, и будем копать, пока не дойдем до конца. Я помню, он был в коробке из-под ботинок, но Генри тут все время все переставлял...

И прежде чем мне удается предложить более интимный способ поисков, Вив исчезает в щели между ящиками, и мне ничего не остается, как последовать за ней. Идиот, по крайней мере язык у тебя еще не отнялся, ты же можешь говорить: давай объясни ей, что ты чувствуешь.

-- Надеюсь... это ни от чего тебя не отвлекает?

-- Меня? -- с противоположной стороны. -- Только от мытья посуды... а что?

-- Просто мне не хотелось бы отвлекать тебя от чего-нибудь более существенного, чем копание тут со мной на чердаке.

-- Но это ведь я тебя отвлекла, Ли. Помнишь, это ведь ты пошел за мной?

Я не отвечаю. Мои глаза вполне привыкли к полутьме, и в пыльных лучах я начинаю различать тропку, ведущую в угол с существенно меньшим количеством паутины. По ней я дохожу до старого бюро с полукруглой крышкой, на вид гораздо менее пыльной, чем все остальное. Я открываю бюро и вижу коробку из-под ботинок. Вместе с такой сентиментальной музейной коллекцией, что я чуть было не разражаюсь хохотом, однако он застревает у меня в горле, как рыбья кость.

Я собираюсь съязвить по поводу своей находки. Я намереваюсь позвать Вив, но, как во сне, лишаюсь голоса и снова чувствую ту пронзительную смесь восторга, трепета, ярости и вины, которую ощутил, когда впервые прильнул к отверстию в стене и не дыша впился в зрелище чужой жизни. Ибо я опять подсматриваю. И жизнь встает передо мной куда как более обнаженной, куда как ужасающе неприкрытой, чем худое, мускулистое тело, которое со стоном упало на мою мать в свете настольной лампы много лет тому назад...

Передо мной лежит аккуратный и страшный выводок... школьные танцевальные программки с приколотыми к ним почерневшими и осыпающимися гвоздиками, грамоты по литературе, собачьи ошейники, шарфы, долларовые банкноты с числами, записанными на лицах, -- Рождество 1933 Джон, День Рождения 1935 Дед Стампер, День Рождения 1936 Дед Стампер, Рождество 1936 Дед Стампер, -- прибитые к хлебной доске, на которой выжжено "Не Богом Единым". Тут же находится тощая коллекция марок, а в ювелирном ларце из-под ожерелья хранятся драгоценные, словно бриллианты, ракушки... в поильник воткнут флаг, рядом валяется лисий хвост, колоды карт, альбом Глена Миллера на 78 оборотов, окурок, вымазанный помадой, пивная банка, медальон, стакан, собачий жетон, фуражка и снимки, снимки, снимки...