Порою нестерпимо хочется

Энди багром отгоняет на место огромное бревно; маленькая моторная лодка, которой он пользуется для отлова бревен, покачивается у входа в запань.

-- Очень неплохо! -- кричит он в ответ. -- Около десяти штук. И таких здоровых, что я в жизни не видал больше.

-- А как уровень воды? Поднимается, да?

-- Есть немного, а что? Не так уж высоко, нам не помешает...

-- Но ведь сейчас отлив. А она поднимается. Разве сейчас не отлив?

И прежде чем Энди успевает ответить, Генри бросает взгляд на реку: обломки коры и веток продолжают быстро нестись к океану. Слегка смутившись, Энди залезает в лодку и разворачивает ее, чтобы проверить отметку на ближайшей свае и убедиться, что он не ошибся. Нет, все верно. Несмотря на отлив, вода поднимается, и довольно быстро. "Ага, -- произносит он, не оборачиваясь, -- отлив, и одновременно она поднимается. Что из этого следует, дядя Генри? Что означает повышение воды при отливе?"

Но старик уже завел пикап и рванул к шоссе. "Луна. Луна, а? Ну что ж, может, и луна. О'кей, луна. Но мы еще посмотрим, кто кого. Я и луну уделаю..."

Когда амазонка наконец впускает меня в кабинет, врач даже не соизволяет появиться, несмотря на мое жалостное, истрепанное лихорадкой состояние, и моим лечением занимается сестра. А доброго доктора я увидел лишь после того, как она завершила свои процедуры и провела меня в другой кабинет, где в допотопном вращающемся кресле вздыхала туша, попавшаяся в силки белого халата.

-- Леланд Стампер? Я -- доктор Лейтон. У вас есть минутка? Садитесь.

-- Похоже, у меня гораздо больше минутки -- я жду, когда за мной заедет отец, но, если вы не возражаете, я предпочитаю постоять. Дань пенициллиновой инъекции.

Доктор раздвигает в улыбке свои багровые челюсти и протягивает мне золотой портсигар.

-- Куришь?

Я беру сигарету и благодарю его. Пока я прикуриваю, он со злодейским видом откидывается на спинку кресла и устремляет на меня такой взгляд, которым деканы обычно одаривают сбившихся с пути второкурсников. Я терпеливо жду, когда он приступит к лекции, удивляясь: неужели ему больше не на что тратить свое драгоценное время, как на юного незнакомца, склонного к адюльтеру? Он глубокомысленно закуривает и тяжело выдыхает дым. Я изо всех сил пытаюсь напустить на себя вид нетерпеливого ожидания, но что-то в манере его поведения, в том, как он держит паузу, обращает мое ожидание в неловкость.

Естественно, я полагал, что он призвал меня для того, чтобы передать брату Хэнку очередное послание от возмущенных горожан, как это происходило с каждым доступным Стампером, но вместо этого он вынул сигарету из своего толстого красного рта и сказал:

-- Я просто хотел на тебя посмотреть. Потому что твои ягодицы навевают на меня некоторую ностальгию: так уж случилось, что в моей практике твоя задница была одной из первых, которую я извлек при тазовом предлежании. Видишь ли, ты родился, когда я только начал здесь работать.

Я сообщил ему, что и этот объект он бы мог лицезреть, если бы несколько минут назад вышел из своего кабинета.

-- Ну, задницы не сильно меняются. В отличие от лиц. Кстати, как твоя мама? Мне было очень жаль, когда вы оба уехали отсюда...

-- Она умерла, -- вяло ответил я. -- Вы разве не слышали? Уже почти год. Что-нибудь еще?

Кресло под ним жалобно скрипнуло -- он наклонился вперед.

-- Горько слышать. -- Он стряхнул пепел в корзину под столом. -- Больше ничего. -- Он взглянул в карту, принесенную ему сестрой. -- Просто зайди денька через три. И береги себя. Да, и передай привет Хэнку, когда...

-- Беречь себя? -- выпучил я глаза. Жирное лицо на моих глазах преобразилось из тучного доктора в убийцу-профессионала. -- Беречься?

-- Да, знаешь, не переутомляйся, сквозняки и так далее, -- добавил он, многозначительно подмигнув мне. И пока я пытался разгадать, насколько много значило это подмигивание, он закашлялся, хмуро взглянул на сигарету и отшвырнул ее в корзинку. -- Да, с ним вполне можно справиться, -- произнес он на бархатных обертонах, -- если только не дать ему застать себя врасплох.

-- С кем?

-- С гонконгским гриппом, а ты подумал с кем? -- И он невинно взглянул на меня из-под набухших злобой век. И я вдруг понял, что ему известно все -весь мой план, все подробности грядущего отмщения! Каким-то дьявольским образом у него оказалось досье всех моих поступков и помыслов... -- Может, поболтаем в следующий раз, когда ты зайдешь, а? -- промурлыкал он, как бы намекая. -- А пока, как я уже сказал, побереги себя.

Я в ужасе поспешил прочь, преследуемый отзвуком его голоса, как гончей, лающей мне вслед: "Берегись... берегись... берегись..." Что происходит? Я заломил руки. Что могло случиться? Как он узнал? И где мой отец?..