Порою нестерпимо хочется

-- Ну да, задевать неприятные воспоминания, понимаешь? Ну... знаешь, в Рокки-Форде, где мой дядюшка управлял тюрьмой... он обычно просил меня, чтобы я разговаривала с заключенными, когда приношу им пищу, потому что им, -- он такие вещи хорошо понимал -- беднягам, и без моего высокомерия приходится несладко. В основном бродяги, шлюхи, алкоголики -- Рокки-Форд был когда-то крупным железнодорожным городом. И он был прав, им и без меня было плохо. Я слушала их рассказы о том, как они попали за решетку и что собираются делать дальше, и меня действительно это занимало, понимаешь? А потом это увидела тетя -- пришла ко мне ночью, уселась на кровать и заявила, что я могу дурачить этих бедняг и дядю сколько угодно, но она видит меня насквозь. Она знает, какая я на самом деле, сказала она шепотом, сидя в темноте на моей кровати, и заявила, что я -- хищница. Как сорока или ворон. Что мне нравится ковыряться в кровоточащем прошлом окружающих, сказала она, нажимать на больные места... и что она мне покажет, если я не одумаюсь. -Вив взглянула на свои руки. -- И иногда... я, правда, еще не совсем уверена, мне кажется, что она была права. -- Она подняла голову: -- Ну, в общем, ты понял, что я имела в виду? про больное место?

-- Нет. Да. Да -- в смысле понял, и нет -- своим вопросом ты его не задела... Просто я не могу ответить, Вив... Я действительно не понимаю, что я здесь делаю, сражаясь с этими бревнами. Но знаешь, когда я был в школе и сражался со старыми скучными пьесами и стихотворениями старых скучных англичан, я тоже не понимал, что я там делаю... и только притворялся, что я хочу, чтобы сборище скучных старых профессоров вручило мне диплом, дающий возможность преподавать ту же тухлятину более молодым, которые в свою очередь тоже получат дипломы, и так дальше, до скончания века... Тебе интересно? В свете обвинений твоей тетушки?

-- Ужасно, -- откликнулась она, -- пока, по крайней мере.

Я снова опустился на бревно.

-- Знаешь, хуже пут не придумаешь, -- произнес я таким тоном, словно неоднократный опыт в этой области сделал меня всемирно признанным авторитетом. -- Когда ты оказываешься в ситуации "и так, и так плохо". Например, в твоем случае, ты должна была ощущать вину и слушая заключенных, и отказываясь их выслушать.

Она терпеливо слушала, но, кажется, мой диагноз произвел на нее не слишком сильное впечатление.

-- По-моему, мне доводилось испытывать нечто похожее, -- улыбнулась она, -- но, знаешь, меня это не очень долго волновало. Потому что я кое-что поняла. Мало-помалу до меня дошло: что бы там тетушка с дядюшкой обо мне ни думали, на самом деле они решали собственные проблемы. Тетя -- ты бы видел! -- она накладывала такой слой косметики: начинала в среду и, не моясь, продолжала до воскресенья, каждый день добавляя все новые и новые слои. В воскресенье она чуть ли не сдирала все это, чтобы сходить в церковь. После чего становилась такой благочестивой, что буквально ходила за мной по пятам, чтобы застать меня за губной помадой и устроить большой скандал. -- Вив улыбнулась, вспоминая. -- Она, конечно, представляла собой нечто особенное; помню, я мечтала, чтобы она проспала воскресенье -- проснулась бы только в понедельник, -- потому что, если бы всю эту косметику не смывать две недели, она бы просто превратилась в статую. Особенно при тамошней жаре. О Господи! -- Она снова улыбнулась, потом зевнула и потянулась. Ее худые девчоночьи руки обнажились, выскользнув из рукавов. -- Ли, -- произнесла она все еще с поднятыми руками, -- если мой вопрос не покажется тебе излишне навязчивым, тебе всегда было скучно учиться? Или что-то произошло, что лишило занятия смысла?

Я был настолько увлечен ее безмятежным словоизлиянием, что это внезапное возвращение ко мне и моим проблемам снова застало меня врасплох; и, заикаясь, я промямлил первое, пришедшее мне в голову. "Да", -- сказал я. "Нет", -- сказал я.

-- Нет, не всегда. Особенно в первое время. Когда я начал открывать миры, существовавшие до нас, сцены из других времен, я был настолько увлечен, мне это казалось настолько ослепительно прекрасным, что хотелось прочитать все, когда-либо написанное об этих мирах, в те времена. Пусть меня научат, чтобы потом я мог учить этому других. Но чем больше я читал... через некоторое время... я понял, что все они пишут об одном и том же, все та же старая скучная история "сегодня -- здесь, погибло -- завтра"... и Шекспир, и Мильтон, и Мэтью Арнольд, даже Бодлер, и этот котяра, как его там, написавший "Беовульфа"... одно и то же, движущееся по тем же причинам и приходящее к одному и тому же концу, -- Данте ли это со своим Чистилищем или Бодлер... все та же старая скучная история...

-- Какая история? Я не понимаю.