Порча

То был самый обычный зимний день: горожане топали от рынка к мемориалу, в окнах парикмахерской кипела работа, женщины украшали снежинками двери Сбербанка, а мужики перекрикивались через проспект о рыбалке. В кондитерской, где Паша и Марина заказали по стаканчику шоколада, булькала кофемашина. И эта обыденность почему-то казалась не менее безумной, чем гном, распадающийся на мертвых ос. Трещина, исковеркавшая реальность, пощадила мир снаружи. Или нет?

Каких-то полчаса назад Паша ощущал мерзкие маленькие лапы на своей коже, видел зубастую улыбку лилипута, слышал его хрюкающий смех. Марина ощущала, видела, слышала то же самое, а теперь они смаковали горячий шоколад и по радио пела Тейлор Свифт.

Гудела голова. Еще бы, сегодня он впервые в жизни потерял сознание. Очнулся в яме рядом с гоблином. Под волосами набухала шишка. Наградой стала забота Марины. Она осмотрела ушиб, нежно убрав челку. Пальцы покалывали скальп электричеством.

Ведь не материнская это опека. Не такая большая разница между ними. Паша родился, когда Марина Фаликовна ходила в младшую школу.

– Больно?

– Совсем нет. – Сильнее боли был стыд, что не он оказался героем. Марина храбро спустилась в погреб, спасла, убила гоблина. А он? Хныкал, как девчонка…

Даже за напитки не смог заплатить, угощала Марина.

Паша досадливо поморщился.

– Вы очень смелая, – сказал он.

– Это от страха, – ответила Марина, задумчиво глядя на идущих по тротуару людей.

– Как это?

– Если бы все не случилось так быстро, я бы села на пол и скулила от ужаса. – Она вздрогнула – вспомнила ухмылку, или косые глазки, или кривые ногти карлика. – Расскажи мне. Что ты знаешь о подвале?

Паша собрался с мыслями.

– Вы понимаете, – произнес он тихо, – то, с чем мы столкнулись, не имеет рационального объяснения?

– Да, – кивнула Марина. Бледная и сосредоточенная. – Карлик из насекомых. Это тяжело интерпретировать с помощью науки.

– Все началось с Вани Курловича, – проговорил Паша. – В конце лета они с дедом спустились в подвал. Прорвало трубы, затопило мастерскую и кладовки. На стене подвала пятна влаги сложились в рисунок. – Он пересказывал историю Курлыка под веселый галдеж радиодиджеев. Как сюжет собственной новеллы пересказывал. Слова сыпались изо рта, было легко – ему попался благодарный, внимательный слушатель. На моменте с гвоздометом Марина охнула.

– В сентябре Курлык изготовил по просьбе Руда, Нестора Руденко, моего друга, дубликат ключей. Мы пошли посмотреть на это Лицо.

Марина придвинулась к нему, затаила дыхание.

– Это не просто пятна и не просто граффити. Оно… мерзкое. Оно – сама мерзость. Нельзя описать. Вы видели «Звонок»? Помните кассету, несущую смерть? Когда я смотрел на Лицо, в голове словно клип крутили. Нарезка из картинок… мертвецы, гнилое мясо… всякая дрянь, о которой я не собирался думать. Это же происходило с Рудом. Лицо влияло на наши мозги. Отравляло своим злом.

Позади зазвенели колокольчики, Паша оглянулся, но в кондитерскую никто не вошел.

Хлебнув шоколад, он поведал о том, как прятался в шкафу и как убегал от Тамары.

– Ты должен был рассказать кому-нибудь, – прошептала Марина. – Маме или Кострову.

– Возможно, да. А возможно, и нет. Я думаю сейчас, что Костров тоже спускался в подвал.

– Ты намекаешь… он повредился рассудком? Как Тамара?

– Тамара и ее племянница… они как бы поклонялись Лицу. А Игнатьич, когда угрожал Курлыку, как бы хотел принести его в жертву. Если Лицо подчиняет себе людей, создает из них секту, я правильно сделал, что не обратился к директору.

– Но тебя оно не завербовало, – заметила Марина. – И Руденко не молится ему.

– Может, наша психика крепче? И Игнатьич, и Тамара – старики. А Костров, мне мама рассказывала, после самоубийства трудовика Тиля так винил себя, что чуть не свихнулся. Но оно пытается прорваться. – Паша коснулся виска. – С того вечера все поменялось. Мне снится подвал, что стена рушится и что-то выходит изнутри. Руду снятся те же кошмары. Я вижу Лицо наяву.

– Господи… – Глаза Марины расширились. Боковым зрением Паша уловил человека на улице, сбавившего шаг у окна. Повернулся. Проспект был пуст. Он смочил пересохшие губы.

– В пролитых чернилах. В компьютерной игре.

– В ветвях, – сказала Марина, – в стае грачей.

– Что?

– Ничего. – Она выпрямилась. – Продолжай.

– Оно преследует меня. Постоянно кажется, что за мной наблюдают. Странные тени в углах. Вон там. – Он указал за холодильники с тортами. – Еще у меня есть говорящая кукла. Не девчачья, а Чаки, как в ужастике. Он говорит вещи, которых раньше не было в его базе. Про подвал. И это, лять, жутко.

– Паша! – автоматически укорила Марина за брань.

– Простите, – спохватился он.

Марина смотрела хмуро на жужжащие холодильники.

– В Горшине пропадают люди, – сказал Паша. – Мой бывший одноклассник пропал. Проститутка, – он загибал пальцы, – Игнатьич.

– Игнатьич в отпуске, – сказала Марина.

– Курлык так не считал. По-моему, кто-то приносит людей в жертву. Или под влиянием Лица они убивают сами себя. Как в той шахтерской дыре пару лет назад.

– Варшавцево.

– Ага. Я не знаю, кем был карлик, но тут есть кое-что странное.