Пора предательства

Еще миг — и он умрет. Однако настойчивый рывок за руку привел его в чувство. Дорвен. И если она жива, то и он не может лежать. Собрав последние остатки сил, он поднялся и выволок всех наружу, чувствуя, как жар постепенно слабеет.

И в самую гущу сверкающих шлемов и кольчуг. Армия Монервея. Солдаты отшатывались от Дьюранда так, точно он — дьявол, восставший из-под земли.

— Поставьте меня, — попросил Морин. — Ради всего святого, поставьте меня на ноги.

Дьюранд вздернул Морина на ноги. С плечом герцога Монервейского творилась какая-то дьявольщина, однако он шагнул к солдатам. На их лицах читались ужас и потрясение. Дьюранд старался держаться между Дорвен и перепуганной толпой. Все это было ох как небезопасно.

— Это же лорд Морин, — произнес он, видя, что ошарашенные солдаты покрепче перехватывают оружие. Дьюранд схватил одного из них за рубаху. — Отведите нас…

Шипастая перчатка уперлась ему в подбородок.

Дьюранд одним ударом сбил болвана с ног и вырвал у него палицу. Толпа попятилась. Крякнув, Дьюранд взвалил Морина на здоровое плечо, взмахнул палицей и ринулся вперед. Палица стучала по шлемам и плечам монервейцев, оставляя вмятины в доспехах, ломая ключицы. Шипы на ней Дьюранд использовал как когти. Он неуклонно продвигался вперед, сшибая всех на своем пути — будь то мальчишка-паж или взрослый воин. Дорвен потерялась где-то у него за спиной.

— Морин! Морин! — зычно выкликал он, продираясь против живого потока в толпу монервейцев, неся на плече наследника Монервея. Он то и дело наступал на упавших.

Если понадобится — он сотрет в порошок по очереди всех рыцарей Монервея. Но до их распроклятого герцога все-таки доберется.

Наконец впереди над головой сверкнули синие бриллианты — стяг герцога. Дьюранд уже почти добрался до него. Свалив очередного солдата, Дьюранд вдруг понял, что глядит прямо в искаженное горем и отчаянием лицо старого герцога Северина. Хрупкий герцог машинально встретил нежданного гостя выпадом меча, но Дьюранд отбил удар и выкрикнул имя Морина так громко, что герцог наконец посмотрела на него. Сперва опустошенные черты старого Монервея отобразили лишь отвращение. Дьюранд не знал, что тот увидел или подумал.

— Отец! — закричал Морин, вырываясь из рук Дьюранда. Окровавленный, исхудавший, он встал перед отцом. На лице старого герцога медленно забрезжило осознание. И в этот миг рухнули все узы, что держали войско Монервея в Ферангоре.

* * *

Радомор был не глуп. Он знал: за подневольным союзником надо приглядывать. И потому, чтобы снабдить неохотно идущее на войну войско зубами и хребтом, герцог Ирлакский поставил один отряд своих отборных воинов в авангард гиретского войска, а второй — в арьергард. Теперь же монервейцы обрушили на ошарашенных людей Радомора весь накопившийся гнев и стыд. Пролилась кровь.

Дьюранд словно весь превратился в зубы и когти. Он не мог думать — не то упал бы и умер прямо на месте. За воротами резали и убивали воинов Гирета. Дьюранд ворвался в ряды воинов Радомора, как одержимый, вместо доспехов облаченный в тряпье. Он прокладывал себе путь, не щадя никого. Рубил шеи, разбивал лица и суставы. Щиты он подбирал, где придется, — сражаясь под цветами одного командира, а потом другого, когда кожа и дерево первого щита не выдерживали града ударов. Если ему пытались сдаться, он этого просто не замечал. Он рвался вперед, раскачиваясь от муки, уверенный, что время ускользает.

С укреплений, наверное, можно было следить за общим ходом битвы. Здесь же, в самой гуще, не было ничего, кроме дыма и наседающих со всех сторон яростно кричащих людей.

Один глаз у Дьюранда заплыл, на ребрах зияла длинная царапина — но где-то там, впереди, сражались в огненной западне Берхард, Гутред, Ламорик и все рыцари Расписного Чертога. И Дьюранд неистово пробивался туда, к ним.

Наконец атакующие продрались сквозь последние ряды ирлакского авангарда. Здесь единое месиво битвы словно бы разваливалось на множество отдельных стычек и схваток. Устрашенные наемники, защищавшие ворота под символом Ирлакского леопарда, разбежались кто куда. И скоро от войска Ирлака осталось лишь окровавленное кольцо самых верных и стойких приверженцев Радомора, державших мрачную оборону у самых ворот.

Да слышался шум одного-единственного, последнего поединка.

Пошатываясь, Дьюранд брел между двумя армиями. Подчиняясь какому-то не высказанному вслух приказу, объединенное войско Гирета и Монервея остановилось. Земля под босыми ногами Дьюранда была скользкой от крови, а под крышами домов еще потрескивало пламя. Лица последних рыцарей Ирлака сверкали от пота, сажи и крови — а откуда-то из-за их круга доносился лязг и звон последней стычки. Последнего сражения в этом измученном городе.

Среди солдат Гирета Дьюранд видел изнуренные знакомые лица: Гутред, Берхард, даже Конзар. Все его товарищи, боевые друзья. Все, с кем он сражался бок о бок. Все, кроме одного.

Сквозь заслон сюрко и кольчуг он наконец разглядел две фигуры, сошедшиеся под воротами в битве не на жизнь, а на смерть. Пурпур Гирета против зелени Ирлака. То бились Ламорик и Радомор.