Пора предательства

Дьюранд выглядывал из задних рядов гвардии Ламорика. Бледный под ним весь дрожал, как тетива туго натянутого лука. Жеребец был сам не свой. Дьюранд различал высоко над головой очертания черного шпиля Ферангора. Дыхание молодого рыцаря со свистом отражалось от стального забрала. Бароны вокруг сварливо обсуждали последние планы, но он мог думать лишь об одном: где же Дорвен?

Ламорик намеревался швырнуть на город все свои силы, не оставив в резерве ни единого человека. Куда же идти Дорвен?

Преодолевая боль, он повернулся в седле, обшаривая взглядом ряды бойцов сквозь прорезь шлема. Впереди всех стояли пехотинцы Ламорика — потемневшие, опустошенные, они так сжимали топоры и копья, что костяшки пальцев у них побелели. Уж среди них ее точно быть не могло.

Бароны закончили совещаться и разошлись — каждый возглавить своих людей.

Дьюранд сглотнул. Завязки кольчужного капюшона впивались в шею. Над зазубренными шлемами пехоты поднимался первый крепостной вал: отвесный, серовато-зеленый, безмолвный, увенчанный каменными укреплениями.

Будет гораздо хуже, чем в Акконеле. И для людей Гирета — гораздо кровопролитней. Им предстоит штурмовать стены, а не защищать их. Будет настоящая резня.

И Дорвен — в самом центре этой резни. В бой пойдут все, до последнего человека.

Он уповал лишь на то, что она найдет себе какое-нибудь местечко в задних рядах. Лучше всего — за тем болваном в красном колпаке и с охотничьем копьем — за Бракой. Человек этаких размеров может хотя бы заслонить ее от пары-другой стрел. Она ведь отнюдь не глупа.

Дьюранд снова изогнулся в седле — и обнаружил, что Дорвен смотрит на него со спины своего мышастого пони. Подбородок ее еле-еле доходил Дьюранду до пояса.

— Владыка Преисподней! — прохрипел Дьюранд. Ламорик ведь находился всего в нескольких шагах отсюда.

— Все равно тут прятаться негде, — ровным голосом отозвалась она, сжимая копье Браки. В ее руках оно выглядело тяжеленным, как жердь из забора. Лицо девушки побледнело.

— Тебе нельзя здесь! — промолвил Дьюранд.

— Довольно я уже пряталась. Где найдешь более безопасное место, чем среди личной гвардии Ламорика?

— А если ты столкнешься со своим мужем?

Конзар — он находился на несколько человек впереди — обернулся взглянуть, кто там разговаривает.

Дьюранд кивнул ему.

Конзар сощурился и нахлобучил лазурный шлем.

— Дорвен, это уже не храбрость, а глупость. Они наполнят все небо стрелами. Будут сражаться как черти за каждую ступеньку. Думаешь, синий шерстяной плащ выдержит удар мечом?

— Я должна либо идти с теми, кто первым ринется на штурм, либо стоять тут со всадниками. И уж коли все равно — никакой разницы, я предпочту стоять там, где сама решу, а не куда меня гонят.

Ламорик скакал перед строем на высоком сером коне брата. Глаза всего войска были устремлены на него.

— Не волнуйся, — прошептала Дорвен. — Я не сошла с ума. Я не герой турниров, чтобы в одиночку выходить против целой армии.

Часы темноты дали время нескольким большим — по батальону каждый — отрядам разведать местность в поисках древесины и провианта. И хотя найти удалось не так уж много, теперь над рядами пехоты торчали грубо сколоченные самодельные лестницы. В стылом воздухе дыхание вырывалось изо рта облачками пара.

— Я умею ездить верхом. Я проскакала на всяких охотах тысячи лиг.

Дьюранд прикидывал, есть ли время утащить ее отсюда.

Ламорик уже приподнялся на стременах и вытащил меч из ножен. Все войско в едином порыве подалось к Ферангору.

— Дьюранд! — проговорила Дорвен. Спорить ему не хотелось. Придется присматривать за ней — уж как получится. Полное безумие — но времени придумать что-то иное все равно нет.

— Дьюранд! — настойчиво повторила она, глядя куда-то вниз. Мокрая трава у нее под ногами зашевелилась.

А в следующий миг пронзительно заржали кони, и вся равнина словно ожила. Из нор и щелей хлынул сплошной поток мышей, крыс, червей и мокриц. Будто все паразиты Ферангора вылились за крепостной вал, расплескались, как вино по полу, под копытами лошадей.

Ламорик со всех сил старался удержать обезумевшего серого.

Все только и смотрели себе под ноги, и в эту секунду с вышины над ними раздался громкий клич. На глазах потрясенного войска черный шпиль святилища вдруг задергался, исказился, из черного сделался серым, как старая кость. Лишь теперь воины Гирета с потрясением осознали, что чернота его была результатом не пожара: там сидели птицы-падальщики, собравшиеся на сотни лиг вокруг. В небо над городом взметнулся неистовый, безграничный вихрь, какого не видели ни в дни штурма Акконеля, ни вообще за все две тысячи лет существования Древнего Эрреста: высокий, неистовый ураган черных птиц, какого хватило бы, чтобы опустошить несметные леса.

Рыцари Пепла, стоящие вдоль всего фронта, воздели руки, расставили их, затянули молитвы, от которых воздух вновь наполнился кипящим кедровым ветром. Черный птичий шторм ринулся к войску Ламорика, спускаясь острыми клиньями, подобными крестьянскому серпу.