Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Администрация Дуайта Эйзенхауэра была сильно озабочена советскими успехами. К концу его президентского срока было создано космическое агентство НАСА. Советский спутник спровоцировал во многих ощущение кризиса и даже паники. Разумеется, советские достижения трактовались в сугубо военном аспекте, что не было лишено оснований: Королев пообещал генералам спутника-шпиона, но для начала в обмен получил отряд космонавтов – он хотел запустить в космос человека. Удивительным образом первоначальное отставание США в космосе объяснялось как раз антимилитаризмом президента Эйзенхауэра, точнее, его брезгливой неприязнью к запросам лобби, которое он называл «военно-промышленным комплексом».

Ситуация изменилась при Джоне Кеннеди, но вовсе не потому, что он был видный милитарист: молодой американский президент должен был чем-то ответить на полет Юрия Гагарина.

Меньше чем через месяц после полета первого советского космонавта в космос отправился американец Алан Шепард. Конкурировать с Гагариным он уже не мог, скорее полет был важен с точки зрения внутриамериканских целей: Кеннеди нужно было убедить Конгресс в том, что космос стоит мессы и денег. А главное, не является утопией цель, которую он поставил перед собой и нацией – послать на Луну ракету с человеком на борту.

Проблема была еще и в том, что неудачи в запусках американских ракет были известны – в стране существовала свободная пресса. О советских фиаско не было известно ничего. Американская администрация была уверена в том, что США отстают от СССР в освоении (в том числе военном) космоса. «Возможность оккупации космоса Советским Союзом стала ночным кошмаром Запада», – писал в своих недавно вышедших мемуарах Тед Соренсен, знаменитый советник и спичрайтер Кеннеди. По его свидетельству, бывший сенатор, только заступивший на президентскую вахту, видел в освоении космоса способ встряхнуть нацию, придать динамизма Америке. И потому неудивительно, что уже через два дня после полета Гагарина ближний круг Кеннеди придумал ответ Советам. Выступая летом 1961 года перед Конгрессом, молодой президент заявил о решении «отправиться на Луну до конца этого десятилетия». Удивительным образом эта задача, уже без Кеннеди, была решена в срок.

Космическое соревнование продолжалось. Американцы пролетели рядом с Венерой и Марсом – наши выпустили в 1965 году в открытый космос Алексея Леонова, а затем посадили аппарат на Венеру.

Все это было важно, но по сравнению с полетом Гагарина казалось не слишком масштабным. Настоящий ответ последовал 20 июля 1969 года – в рамках программы «Аполлон» состоялась первая высадка людей на Луну. Песенка «На пыльных дорожках далеких планет останутся наши следы» перестала быть актуальной. Нил Армстронг ступил на лунный грунт, а его фраза «Это маленький шаг человека, но большой скачок для человечества» стала таким же паролем, как гагаринское «Поехали!». Мир обошла фотография рифленого следа второго астронавта Эдвина Олдрина.

В 1970 году наши «ответили Керзону» луноходом, но эффект был не столь мощным, не говоря уже о том, что надвигалась эпоха разрядки, символом и кульминацией которой стала стыковка «Союза» и «Аполлона» 17 июля 1975 года, с попутным, как и в случае с собакой Лайкой, выпуском одноименных сигарет. Почему-то именно табачная промышленность особенно активно отмечала успехи в космосе.

Вот что интересно. С тех пор научно-технический прогресс зашел невероятно далеко, правда, во многом по пути коммерциализации. Но вот зримых символов этого прогресса, если не считать таких штук, как компьютер и мобильный телефон, с тех пор не появилось. Больше того, несмотря на существенное изменение политической среды и превращение космической гонки в достояние уже далекой истории, в России по-прежнему главным событием XX века считается полет Гагарина, а высадка на Луне – самое значительное событие в мировой истории для американцев. Это такой ментальный «лунный» камень преткновения – других универсальных измерителей человеческого прогресса за последние четыре десятилетия так и не было придумано.

А в заочной исторической гонке лидеров государств по-прежнему побеждают Кеннеди и Хрущев.

Отец пытался обратить детей в свою коммунистическую веру, как передают по наследству ремесло. Собственно, даже в профсоюзном билете у него было так и написано – «партийный работник». Я начинал карьеру в Верховном суде, правда российском, а не союзном, но на той же должности, что и папа в 1951-м, – консультанта, разгребателя жалоб осужденных. Путь для меня был расчищен, а брат уже давно шел правоверной дорогой марксизма-ленинизма, чему отец был чрезвычайно рад. Кто же знал, что все закончится развалом…