Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Вот это самое «пернул в лужу» говорит о простой вещи: отец ощущал несправедливость. Вряд ли он оценивал ее как несправедливость Системы – потому что был сторонником «нашего строя». Но в любом случае он считал, что Система незыблема и перемены невозможны. А потому действовать в ущерб себе, семье, да и не влияя решительно ни на что – бессмысленно. Сам же, как и многие, полагал, что «малыми делами» Систему можно гуманизировать изнутри. Отсюда и конкретное действие – помощь товарищу, и несколько ироническое отношение к его усилиям.

Хотя, разумеется, для тех, кто пускал пузыри в лужу, это был глубоко личный акт, продиктованный отвращением к несправедливости, акт, на самом деле очищенный от политики. Это допущение мне подтвердил Александр Даниэль, сын Юлия Даниэля и Ларисы Богораз. Да, выход Ларисы Иосифовны на площадь 25 августа 1968 года был личным актом, без всякого расчета на далеко идущие последствия. Сам Саша вспоминал об этой истории – отец в лагере, мать в ссылке – с толикой юмора: «Представляете, мне 17 лет – и в моем распоряжении пустая квартира, без родителей!»

В свое время меня, конечно, больше волновал не 1968-й, а 1991 год. Когда случилась история с ГКЧП, отец был тяжело болен. Отчасти на болезнь, но, безусловно, в большей степени на его неистовые ортодоксальные коммунистические взгляды можно было списать то, что он как-то даже радостно воспринял сам факт переворота. Меня тогда разрывало от жалости, любое волнение могло привести к еще одному инсульту, но я все равно бросил ему какие-то жестокие слова…

Как бы я сам повел себя в 1968-м, притом что была бы семья и дети, ответственность за них? Наверное, занял бы чисто интеллигентскую позицию: витийствовал на кухне, но писем писать не стал. А был бы моложе, без семейства, возможно, совершил бы какие-нибудь безумства, из обостренного, душащего и застящего разум чувства справедливости/несправедливости, унаследованного от матери.

Система тогда совсем не хотела гуманизироваться изнутри. Прямо как сегодня. Секретарь ЦК Петр Демичев говорил об Александре Твардовском: «Ему еще нужна какая-то правда», а между тем «наши трудящиеся хотят спокойно работать». Это из дневников Владимира Лакшина 1968 года. Там же приведен показательный спор в ЦК с кураторами из отдела культуры. Речь шла о статье Лакшина о «Мастере и Маргарите» Булгакова. Завсектором художественной литературы Альберт Беляев, засветившийся в многочисленных документах и воспоминаниях только потому, что мог общаться на Старой площади с большими писателями, по сути дела вызывая их «на ковер», на глазах у автора начал править текст статьи. Лакшин удивительно проницательно отмечает: «Такое впечатление, что в Понтии они видят себя и хотят, чтобы он выглядел поблагопристойнее».

А ведь Понтий Пилат и в самом деле напоминает партийного начальника, которому приходится «разруливать» непростую ситуацию на территории вверенного ему региона! И дальше: «Особенно волновало Беляева, что я пишу о боязни Понтия потерять свою выгоду… Он было даже затеял со мной странный спор – Пилатом-де движет не верность кесарю, а идея империи». Что ж странного? Очень даже понятный спор – в контексте самооправдания работника ЦК (ныне администрации президента), осознания им своей высокой государственной миссии и проч. Не зря потом в своих мемуарах Альберт Беляев напишет, что в отделе культуры ЦК работали образованные и либерально мыслящие люди. Смотря что понимать под либерализмом. Тот же Беляев уже в 1985 году, при Горбачеве, разъяснял Анатолию Рыбакову, сколь вредны для общества его «Дети Арбата», а затем слетел со своей должности, когда скидывали самых консервативных сотрудников, и был отправлен работать редактором «Совкультуры».

1968-й и предшествовавшие ему события продолжают отзываться долгим эхом – не у нас, конечно, а в Чехии. Жизнь снова подло подражает художественному вымыслу. Предательство, обусловленное идеологическим заблуждением или необходимостью выживания при тоталитаризме, – одна из главных тем творчества Милана Кундеры, писателя безоговорочно выдающегося, многолетнего номинанта Нобелевской премии, писателя, много лет задававшего не только высочайшую творческую, но и моральную планку (участник пражских событий 1968 года, вынужденный эмигрант, гордость своей исторической родины). Его лицо постаревшего боксера стало брендом, небрежная манера одеваться – простые майки, свитера, джинсовые куртки – задавала стиль, название главного романа – «Невыносимая легкость бытия» – превратилось в афоризм. И вот, когда дело жизни Кундеры сделано, когда ему уже за восемьдесят, писателя обвинили в предательстве.