Попытка – не пытка

– Батюшки милые! – он снова сел и облокотился на спинку. – А я не верил, что тебе удастся уговорить его построить идеальное общество! Что делается! Что у тебя там за страна? Почему я родился в другом мире? Я бы столько всего полезного для государства мог сделать… Ладно… – махнул он рукой и решил оставить эту тему. – Какие у нас планы?

– Ну, я опять из режима выбилась. Поэтому он мне разрешил дома посидеть. Короче говоря, было бы хорошо, если бы ты меня завтра спозаранку на дачу забросил. Мне там в девять надо быть.

Я ушла домой, а утром переместилась в 1937 год.

* * *

Сталин снова встретил меня в парадной форме. Он был настроен торжественно и серьезно. Придирчиво рассмотрев мой скромный макияж и, видимо, решив, что в таком виде меня спокойно можно вести под венец, он сказал:

– Вот твое новое платье. Переоденься, я на тебя посмотрю. Прическу делать не будем, потому что ее все равно фата прикроет.

– А не поздновато мне в фате замуж выходить? – спросила я, беря в руки свой подвенечный наряд.

– Ну, что-то же у тебя должно на голове быть. Я решил, что фата – не самый плохой вариант.

После того как я с его помощью застегнула на себе длинное, до пола, платье и кучей доисторических заколок закрепила на голове фату, мне захотелось себя рассмотреть, и я убежала к зеркалу. Уж не знаю, почему Сталин выбрал для меня именно такой стиль. Возможно, это было продолжением имперской темы. Но в этом атласе с ниспадающей прозрачным шлейфом фатой я стала остро напоминать себе довоенную герцогиню, вступающую в политически важный брак с каким-нибудь великим князем пограничного государства. При этом его китель с золотыми погонами только усиливал впечатление.

– Не слишком шикарно для 1937 года? – спросила я, разглядывая нас в зеркало.

– Это соответствует курсу, которому страна будет следовать с этого момента. 1937 год должен войти в историю Советского Союза как наиболее значимый и с точки зрения внутренней политики, и со стороны международных отношений.

– Чудеса! – Я поправила пышные рукава и взяла в руки хвост от фаты. – А у нас-то ведь 1937 год тоже в историю вошел, правда, несколько иначе. Наверное, в это время звезды как-то по-особому на небе стояли.

Он притянул меня к себе:

– Нам ехать пора. Это не ЗАГС. Опаздывать неудобно.

Я игриво посмотрела на него сквозь белый муар фаты:

– Ты знаешь, я вчера вычитала, что патриарх Сергий называл тебя мудрым богопоставленным вождем народов великого Союза.

– Ну, я думаю, тебя это только радовать должно! – Он накинул мне на плечи моего шикарного черного соболя. – Значит, теперь ты уже не за маршала Советского Союза замуж выходишь, а за мудрого богопоставленного вождя. Должна собой гордиться. Это тебе не эмигрант-неудачник… Ну все. Хватит разговоров. А то действительно опоздаем…

Когда мы подъезжали к Кремлю, я поняла, что, в отличие от нашей гражданской церемонии бракосочетания, о венчании было объявлено заранее. Люди, видимо, находились в шоке от очередного поворота в политике государства, поэтому, когда они прочитали в газетах, что Сталин, решив продемонстрировать гражданам СССР нерушимость своей православной веры, собирается венчаться, им захотелось хоть издали посмотреть на это диво.

Однако была середина недели и в соответствии с ужесточившимися законами любое, даже пятиминутное опоздание на работу грозило лагерями, поэтому к Успенскому собору с самого утра скромненько потянулись по большей части престарелые москвичи и москвички, которые, родившись во времена правления Александра Третьего, в глубине души с нежностью вспоминали «проклятый царский режим» и ненавидели антихристов-большевиков. Но именно на это, как я поняла, и была сделана ставка. Решив, что данная категория граждан сыграет роль средств массовой информации гораздо лучше «Правды», радиотрансляции и еще не существующего телевидения, Сталин распорядился пустить в Кремль ровно столько человек, сколько это позволяла территория. Таким образом, он повысил свой рейтинг доверия еще и у этой контрреволюционно настроенной прослойки общества, включил сарафанное радио и при всем честном народе повел меня через площадь к Успенскому собору. При входе мы, как водится, дали возможность сделать свою работу фотографам. И под приглушенные голоса не верящих своим глазам людей вошли в храм.

Тут я выяснила, что главными фигурами на нашей свадьбе будут назначенные идеологическими проводниками нового курса Молотов и Карпов, которого я наконец-то увидела. При этом Молотов после подписания всех сногсшибательных международных договоров уже совершенно спокойно воспринимал очередной виток сталинской политики и вел себя так, будто все происходящее было обычным делом для 1937 года. А Карпов, как видно, еще не переварил свое новое назначение и потому выглядел испуганно, но радостно. Что касается приближенных к Сталину членов Политбюро и их жен, то, разумеется, в соборе присутствовали не все. Так, Каганович, имея вполне уважительную причину, церемонию пропустил, чем сильно меня порадовал…