Народу на улице было немного. Мало-мальски разумные горожане предпочитали проводить выходные за городом. Те же, кто оставался, прятались от солнца в домах, кафе и барах. Район улицы Моисеенко в выходные и вовсе был безлюден, что объяснялось отсутствием на ней магазинов и других увеселительных заведений. Дом располагался почти на углу с Новгородской и со стороны больше походил на производственный корпус какого-нибудь из многочисленных в округе предприятий. Ледогоров с грустью и любовью посмотрел на выщербленные, осыпающиеся стены из красного кирпича, заросший серо-желтой городской травой дворик, где они с соседскими пацанами играли в «войнушку» и толкнул тяжелую дверь парадной.
— Здравствуй.
Мама открыла сразу, как будто специально ждала за дверью. Она была в своем неизменном зеленом домашнем платье и держала в руках книгу. Коридор освещался тускло, как в большинстве питерских коммуналок, хотя эту квартиру можно было назвать благополучной. Шесть семей мирно сосуществовали в восьми комнатах с конца войны. Даже постоянно садящийся в зону вор-карманник Леха, сын бабки Евдокии, воспринимался как неотъемлемая часть полувекового совместного бытия.
— Кушать будешь? — мама пропустила его в комнату. — У меня каша гречневая, с молоком.
— Очень хочу! Я не завтракал.
Комната была большая, квадратная и солнечная. Ледогоров опустился на скрипящий, с детства знакомый стул. Здесь все было таким, не изменившимся ни на йоту.
— Ты сегодня не работаешь?
— Нет.
— А Юля твоя где?
Мама накладывала в тарелку дымящуюся кашу из замотанной в одеяло кастрюли.
— Как раз на работе.
— Она все там же, в магазине работает?
Он кивнул, принимая из ее рук тарелку. Она укоризненно покачала головой.
— Ночью. Девушке. В магазине.
Он вдохнул густой, аппетитный запах гречи.
— Бывает хуже.
— Конечно-конечно, — она вскочила, едва сев. — Сейчас молока дам.
— М-м, — Ледогоров набил кашей рот. От валящего из тарелки пара моментально прошиб пот. Холодное молоко было жирным и вкусным.
— Пей. Это колхозное. Мне Светлана Вик
торовна с дачи привезла.
Ледогоров с набитым ртом показал большой палец. Мама села напротив и, сложив ладони под подбородком, смотрела, как он ест. Ее серебристые волосы были аккуратно уложены в пучок, под глазами темнели предательские черные круги. Он прожевал.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально-нормально.
Ее ответ был слишком поспешным. Он взял ее за руку.
— Ма-ма! Я же сыщик. Опять колики были? Ты была у специалиста?
Она отмахнулась.
— Сашенька! Мне уже поздно лечиться, да и лекарства сейчас таких денег стоят!
— Что за глупости! — Ледогоров даже ложку отложил. — Ну-ка, говори, что тебе прописали? Я не хочу тебя потерять!
Он чуть было не добавил «как отца». Мать только вздохнула.
— Когда-нибудь это произойдет. Мне бы только знать, что у тебя все хорошо.
Ему показалось даже, что глаза у нее подернулись влагой. Он вылез из-за стола и, подойдя, обнял ее, поцеловав в щеку.
— Ты это брось! Хорошо?! Давай сюда свои рецепты!
Она погладила его по руке.
— Спасибо, Сашенька! Успеется. Садись, доешь, а то остынет.
В жарком пространстве улицы, под настежь распахнутым окном прогрохотал трамвай. Где-то раздавались глухие хлопки, видимо кто-то выбивал ковер. Мама продолжала смотреть, как он ест кашу, запивая молоком.
— Как на работе?
— Нормально.
— С начальством ладишь?
— Нормально.
Она подождала, пока стихнет лязганье нового трамвая.
— Бандитов много?
— Нормально.
— Что ты все «нормально» да «нормально»! Расскажи что-нибудь. Мне же интересно.
Ледогоров поднял глаза и улыбнулся.
— Да нечего рассказывать, мама. Так, те кучка. Воришки. Бумажки.
Он давно понял тщетность объяснить окружающим перипетии своей работы.
«„Если знаете, кто убийца — почему не сажаете?" — „Доказательств нет." — „Новы же знаете!" — „А доказать не можем!" — „Ничего не понимаю! Чушь какая-то!"»
Она снова вздохнула.
— Ты специально ничего не рассказываешь, чтобы меня не пугать. Я же смотрю телевизор. Кругом убивают! Кошмар!
Ледогоров доел последнюю ложку и допил молоко.
— Не волнуйся. Я по убийствам не работаю. У меня не опасные дела.
Он пересел со стула на свой любимый диван и вытянул ноги. Жара расслабляла. После сытной еды потянуло в сон.
— Посиди. Отдохни. — Мама собирала со стола посуду. — Я сейчас.