Попутчик

Миновало немало лет. Соломон стал древним стариком. Дни его сочтены. Вот и всё прошло. Царь подставил ребро кольца лучам восходящей луны – блеснули синим светом буквы на грани: «Ничто не проходит».

Марица внимательно слушала, но всё равно потеряла нить рассуждений. Голова не хотела думать, а в горле пересохло. Собеседник пододвинул девушке бутылочку холодной воды, а сам достал из сумки баночку кофе и затем отлучился, сказав, что пойдёт за кипятком.

Пальцы Марицы дрожали. Кофта насквозь пропиталась потом. Жар свалил её сознание в какую-то бездну. «Без антибиотиков не обойтись теперь» – подумала она. Вода приятно растекалась по горлу, но потушить разгоревшееся пламя в животе она не сумела.

Попутчик вернулся на место и тут же принялся дребезжать ложкой о чашечку. Голова Марицы разрывалась пополам. Сквозь неимоверное грохотание, она различала кое-какие слова:

– Милая, Вы всё пропустили. В Вашей жизни не было яркого света, лишь слабый луч. Но я Вас не виню: Вы хватались за этот луч как могли, изо всех сил. Никто не имеет права осудить Вас. Вы глубоко несчастное дитя. Я полюбил Ваше существо искренне, насколько это возможно. Вынужден сообщить, что это дурной знак.

Отпив немного кофе, он продолжил:

– Я нравлюсь Вам? Скажите, долго ли я заставил себя ждать?

Марица уже не сомневалась, что бред накрыл её с головы до ног. Должно быть, грипп. Она, верно, в полусне видит эти странные образы, которые шепчут ей не менее чудные слова.

– Люди ходят по кругу. Я иду вслед за ними. Воистину, ничто не проходит.

Марица почувствовала, как её лба коснулись сухие губы. А потом её закрытых глаз и щёк. Ей казалось, что попутчик гладит её своими большими ладонями по волосам и ласково смотрит на её податливость. Слышны были только слова.

– Я не могу ответить человеку, когда он спрашивает меня, что будет дальше. Этот вопрос по сути бессмысленный.

Новый знакомый заговорщически зашептал:

– Но всё-таки я могу кое-что ему поведать.

От тёплого дыхания повеяло плодородной землёй, орошённой дождём. Лицо попутчика пытало, от чего щёки Марицы сами собой налились пунцовой краской, а голова пошла кругом. Дышать становилось всё тяжелее – грудь что-то сдавило, а изнутри разрывало лёгкие. Собеседник затянул лениво:

– В позвоночнике всё есть. Слышен каждый винтик. Щёлк-щёлк.

От этого глаза Марицы распахнулись. Видения пропали. Никто больше не осыпал её ласками. Она смирно сидела напротив попутчика.

Тот пододвинул ей вторую чашку кофе (откуда – снова непонятно!), советуя глотнуть.

– Вам нехорошо, но это пройдёт. Пейте, пейте, милочка, он восхитителен.

Кофе и впрямь на вкус был лучшим из всех, что довелось пробовать Марице Лазаревне, хотя сказать прямо – в жизни своей она никогда даже не нюхала приличного кофе. Этот был насыщенным и отдавал всем и сразу. Вначале Марице показалось, что на языке её французские булочки. Затем – горький шоколад. После – крепкий армянский коньяк. Вкус малинового сиропа появился позже остальных. Волшебно.

Собеседник давно принял спокойную позу. Руки его вдруг затрепетали, ощупывая воздух. Мужчина продолжил:

– Если провести пальцем, осторожно, не торопясь, то можно всё понять.

Очнувшись, она прервала лёгкое забытье своим очередным вопросом. Учительница задала его громко и уверенно, потому что теперь-то она всё поняла. Она поняла что происходит, и это придало ясности всей непонятной ситуации.

– Так Вы вертебролог⁸? – Марица повеселела, но её попутчик совсем не обрадовался.

Он свёл брови и неожиданно резко перевалился через стол и схватил девушку за руку. Марица не могла не заметить, что ладонь его была огненной, будто по жилам текла не кровь, а крутой кипяток. В голове снова помутилось, но теперь ещё больше, до того, что в глазах расплывались линии, бывшие когда-то ровными.

– Я был в Греции во время Пелопонесской войны в четыреста тридцатом году до нашей эры. Жители Афин прятались за стенами своего города, чтобы спастись от наступающей спартанской армии. Каждый третий не смог задержаться на этом свете, хоть до них и не добрались враги.

Пальцы впились в тонкую руку Марицы Лазаревны. В ушах звон колоколов становился немыслимой какофонией.

– Я жил в Индии, с 1817 года, а потом путешествовал по Европе и Америке, пока мне не наскучило. А в 1920-м я разгулялся по всей Европе. Мне было хорошо дышать, вольно. Макс Вебер⁹ стал мне хорошим другом. Но всех хороших друзей я оставляю Богу. Такова моя суть.

Резко разжав свою горячую ладонь, мужчина присел. Он подал Марице чистый носовой платок – ко рту девушки подбиралась красная струйка крови.

– По позвоночнику можно услышать, как тикают часы. Тик-так. Тик-так. – Скрюченные пальцы мужчины стучали по столу. Марица едва не вскрикнула от боли, которая пронзила её спину.

Она пригляделась. Перед ней сидел глубокий старик с лицом, покрытым сеткой глубоких шрамов, с выцветшими глазами и изуродованными артритом руками. Его седые волосы торчали в разные стороны.