Попугай с семью языками

В фургоне нашлась бутылка с кубинским ромом. Га осушил ее до последней капли. Ноги перестали его держать. Пытаясь сохранить равновесие, он вытянул вперед руки и упал прямо на кладбище, носом в могилу. В мозгу нарисовалась чисто фрейдистская связь между носом, членом и могилой, символом кастрации. Рассудок его помутился. Но ему не явилось ни крыс, ни летучих мышей, ни слонов: одни только женщины, толпа женщин, каждая с вилкой и ножом в руках, за каждой — история успеха или неудачи. Бесконечное шествие! Художница, у которой внизу никогда не делалось влажно. Актриса, которая пила сперму, чтобы сохранить молодость и могла по ее вкусу сказать, что Га ел сегодня. Хозяйка интерьерной мастерской: она вытаскивала у него изо рта нить, а из зада — железные шарики. Шлюха с иголками, воткнутыми в клитор.

Дантистка, совавшая себе внутрь яйцо — он должен был разбивать его своим членом. Балерина, платившая ему деньги — золотые монеты всегда лежали в ее киске. Старуха, кусавшая его за крайнюю плоть фарфоровыми зубами. Калека, получавшая наслаждение, когда ей облизывали культю. Та, что украшала заячью губу огромным бриллиантом. Та, что кончала, когда сосали ее карманные часы. Та, что считала себя пчелой. Суфийка, которая пыталась засунуть ему в мочеточник пергаментный свиток на арабском. Обжора, она требовала аперитив, обед из четырех блюд, вино, кофе, а после раскрывала лоно, похожее на мышеловку. Та, что мастурбировала при помощи игуан. Та, что вводила себе во влагалище боксерскую перчатку. Та, что совокуплялась только на могиле своего отца. Одноглазая — в ее дырке всегда была спрятана фотография погибшего моряка… Га сдержал животный крик. Нет, он больше так не может! Тревога, охватившая его, доставляла мучительное наслаждение. Отдаться смерти, изнемогать от бреда, разлететься в полной тишине, стать пустым центром, невидящим оком, заснуть, опустить занавес, я не верю в сегодня и в завтра тоже, из яйца делают омлет. Он брел вверх по склону. Слон, свинья, собака и петух бежали с другой стороны, чтобы пожрать холм. Но им никогда не добраться. Он упал в открытую пасть жабы, та проглотила его, думая, что это луна. ммм. забудь омлет. кто ищет, не найдет. ррр. Толстяк стал выводить носом рулады, и телега затряслась — в тот самый миг, когда земля стала вспучиваться. Землетрясение! Камни повыскакивали из мостовой, и фургон покатился по наклонной улице, туда, в долину, к трущобным поселкам, увлекая вместе с собой Га, который неумолимо храпел, так и не проснувшись.

Город корчился в судорогах. Легионы собак выли, и вой их сплетался с испуганными молитвами хозяев. Штукатурка на стенах домов осыпалась. Над городом стояло разноцветное облако.

Акк, весь в поту, задыхаясь, продолжал танцевать с трупом, теперь на наклонной плоскости. Поскольку у него

страшно кружилась голова, он ничего не заметил — так же, как и «усопшие» в своих лжемогилах. Дощатый помост над бассейном треснул, середина его, где нашел убежище Лаурель, провалилась в воду. Гольдберг проснулся, быстро оценил ситуацию и завопил:

— Настал Апокалипсис, а вы тут спите! Вам не увидеть нового Иерусалима! Ваши могилы воняют задницей! Пробудитесь! Представление не меняется! Задыхаюсь! На помощь! Мои ноги пустили корни в миллионах душ! Чтобы вытащить меня из воды, надо потянуть за весь мир!

И вдруг, прислушавшись к собственному голосу, Гольдберг понял… Паяцы, с гноящимися глазами, при словах «на помощь!» выползли из-под кресел, думая, что земля под ногами шатается исключительно вследствие выпитого накануне.

Аламиро Марсиланьес, как всегда, при пробуждении освободил свой член из крючковатых пальцев поэтессы и вошел в нее. Из влагалища с криками «Доброе утро!» разбежались нимфы. Первый крик наслаждения, исходивший от Эстрельи, разбудил всех, кто еще спал. Толин открыл клетку с канарейками и осторожно выплюнул птичку, спавшую у него во рту. Деметрио прогнал со своей груди черную собаку: он пребывал в дурном настроении и думал об Американке, погрузившись в мечтания. Цирк горит. Клоуны бегут, переодевшись в обычную одежду. Он, Толин, убеждает солдат, что кенары — языки пламени, взятые им на память. Пользуясь замешательством военных, они берут курс на юг. Американка ждет его под кипарисом и говорит, не шевеля губами: «Мне не было дано увидеть, как развязывается узел: его рассекли молниеносным ударом».