Попугай с семью языками

Иосиф поглядел на зрачок младенца Христа, превратившийся в золотой диск. Диск этот, обретя солнечную мощь, проник своими лучами в такие отдаленные уголки сознания Ла Кабры, о которых он сам не подозревал. Его разум терпел крушение: река, вытекавшая из мозга, пересекала сумеречные области, поворачивала во все стороны пространства, пренебрегая силой тяжести, и впадала в золотой диск, ставший для него всем — сердцем, храмом, учителем, матерью, волей, — а затем, опьяненная Невежеством, обратившись в огонь, рассыпалась мириадами огней — Вселенским светом — повсюду в пространстве.

Энанита заметил, что по щекам Ла Кабры текут слезы: с остекленевшим взглядом, охваченный эпилептическим припадком, словно агонией, он парил в полусантиметре над землей. Такое зрелище не удивило ее: вот уже около месяца она проделывала то же самое. Энаните не хотелось, чтобы остальные знали об этом: чудо было пустяковым и дало бы повод к нескончаемому зубоскальству. Она вывела своего супруга из транса, закрыв глаза ребенку.

— Иосиф, история повторяется. Снова настают смутные времена. Надо скрываться…

Глубоким, не своим голосом Ла Кабра выговорил:

— Тогда мы бежали в Египет. Сейчас пойдем в «Ареналь».

И Святое семейство, не оставляя следов на грязной земле, направилось к борделю.

Утром, как и вечером, принесенное свежим морским бризом крылатое войско окружило громадный бар, чтобы отложить яички в щелях деревянных стен. Все столы были облеплены насекомыми. «Ареналь» превратился в мушиный храм, где жужжание заменяло музыку. Тысячи зеленых брюшек сверкали на солнце.

Виньяс с Вальдивией не успели даже испытать по-настоящему отвращение, так как увидели мух в момент взлета. Крылатые создания взмыли вертикально, на секунду сохранив форму здания, и вернулись к побережью. «Ареналь» открыл свои двери для публики. У председателя и секретаря волосы встали дыбом: им показалось, что сейчас оттуда выползет гигантский червяк и раздавит их. Но вместо этого вышла женщина со светлыми волосами и чистым взглядом, в белой тунике, толкая перед собой тележку с банками, кистями и двумя парами синих рабочих брюк, изрядно потрепанных.

— Мы ждали вас. Нам нужны художники. Наставница хочет придать «Ареналю» его подлинный облик. Нужно изобразить на стене египетского сфинкса.

Женщина предложила им достойную плату. Работы было много, но именно к такому труду привык Вальдивия. Им выдали, кроме всего прочего, две картонные коробки с хлебом, холодной курятиной, яйцами вкрутую, черешней и вином. Перед тем, как уйти, женщина показала прислоненные к стене крылья и голову сфинкса, контуры которых следовало обвести. Вальдивия сделал вид, что засучивает рукава рубашки, хотя давно уже отрезал их по причине многочисленных дырок. С профессорским высокомерием он обратил дона Непомусено в своего помощника, содрал с его ног глину, помог надеть синие брюки и стер третий глаз. Поэт, от души наевшись, рыгнул — так, что вместо звука образовалась мощная струя воздуха.

— Это занятие на долгие месяцы. Мы не можем согласиться! Вы забываете, товарищ, что мы — беглецы. Полиция разыскивает нас. Вспомните, что этот предатель, президент Геге Виуэла, ненавидит народных поэтов. Скоро мое фото будет висеть на каждой стене. Оставаясь долго на одном месте, мы рискуем своей шкурой…

— Вернитесь к действительности, дон Непомусено. Никто вас не преследует! Преследуют Хуана Нерунью, известного каждому. Вас не знает ни одна собака. Читателей ваших стихов можно пересчитать по пальцам одной руки!

— Вы недооцениваете меня, уважаемый соратник. Мой ответ на оду Неруньи «Да проснется мститель!», поэма «И да заснет Ипсилон!», была прочтена в сто двадцатом павильоне Центрального рынка. Зажженные огнем моего вдохновения, рабочие с окровавленными руками — бычья кровь есть символ Угнетения — рыдая, рубили мясо.

— А почему Ипсилон?

— О невежда! Всякому известно, что с надстрочным значком, идущим направо, эта буква означает «пять», а с подстрочным значком, идущим налево — пять тысяч. Достаточно сказать «Ипсилон», и всем будет понятно, что наверху — Геге Виуэла, который вместе с правыми реакционерами стоит в тысячу раз меньше угнетенных масс, предводимых левой партией.

— Отличный символ, только уверяю вас, что никто его не понял. И полиция должна искать вас, потому что вы сравнили президента Республики с буквой греческого алфавита? Бред!

— Сеньор Кривоногий, давайте прекратим этот бесплодный спор. Пусть даже я в безопасности — но в опасности Поэзия!.. И если преследуют Поэзию, то меня, у которого она в жилах, рано или поздно тоже начнут преследовать. Разве только тот, кто вытянул счастливый номер в лотерее Известности, имеет право быть гонимым? Никто не отнимет у меня моей Голгофы с ее скорбной славой!

Рыдание свело Виньясу челюсти, так что он не смог продолжить речь.

— Хорошо, хорошо, верю.

И Вальдивия протянул руку своему другу:

— Попугайчик дает лапку, лапку дает.