Попугай с семью языками

Позже шофер, выйдя из комы — капитан свалился прямо на него, сломав ему шесть ребер, — объяснял, со множеством мелких подробностей, почему тот не увидел ничего больше.

На место трагедии прибыли журналисты, взвод карабинеров, муниципальные советники, пожарные, врачи, дантисты, дамы из карточного клуба, сеньоры из охотничьего клуба, представители профсоюзов, торговцы и мусорщики.

Непомусено Виньяс и Вальдивия — в очередной раз секретарь — растворились в толпе. Хромец, пользуясь всеобщим замешательством, залез в кабину грузовика и стащил бутылку рома. Поэт стал топить в нем свое неизбывное горе: никто не собирался его преследовать.

Ровно в семь утра раздались гудки на судах и буксирах; к ним присоединились сирены пожарных, полиции, скорой помощи, а также церковный колокол. Похоронный кортеж возглавлялся муниципальным оркестром, который с величайшим чувством исполнял траурный марш. Солдаты, карабинеры, лидеры профсоюзов, пожарные в парадной форме, ученики государственных школ — все, держа в руках факелы, тускло блестевшие в лужах йода, шли за грузовиком с рекламой лимонада «Лулу». На грузовике помещался гроб: в нем сидел капитан, приложив руку к козырьку. Сидевший сзади карабинер отгонял от свежего трупа чаек.

Власти города были категоричны:

— Для городского корпуса карабинеров это вопрос чести. Все должны видеть, что капитан Сепеда умер счастливым.

В Талькауано не было похоронной конторы, которая занималась бы подготовкой трупов к погребению. Шлюхи из бара решительно отказались браться за эту работу. Пришлось напрячь одного из Тебянезвали. Тот попросил помощи, и ему пригнали двоих его сотоварищей. Поскольку на лице капитана застыла горькая улыбка, пришлось выбить ему прикладом зубы и при помощи иголки с ниткой пришить уголки губ к ушам. Осваивая дальше портновское ремесло, полицейские сшили веки и брови; лоб мертвеца украсился горизонтальными морщинами, сходившимися на макушке. В зад вставили стальной прут, чтобы поддержать капитана в сидячем положении, а рука, приложенная к козырьку, потребовала закрепления ее цементом.

Строгое начальство, увидев результат упорного труда, закашлялось изо всех сил, подавляя смех. Но времени что-то исправить уже не оставалось. Смех волной шел по тротуарам по мере того, как катафалк продвигался вперед. Печальная церемония как-то незаметно превратилась в карнавал. На кладбище народ уже разбрасывал конфетти. Кто мог, палил от души в воздух. Речи были краткими — впрочем, их никто не слышал. Приспустили знамена, возложили венки и начали закапывать гроб. Чтобы разбить бетон, требовалась кувалда, а чтобы вытащить железный прут — клещи. Алькальд, видя безуспешность попыток уложить труп как полагается, сглотнул слюну и приказал похоронить капитана в сидячей позе, с рукой у козырька.

— Жители Талькауано! — прохрипел он. — Для истинных храбрецов битва не прекращается никогда. Вот почему капитан Сепеда не может быть похоронен, как обычный человек: он сидит, приветствуя Смерть, побежденный Судьбой, да, но не униженный, сохраняя прямизну — прямизну своих идеалов, своей улыбки.

Земля летела с лопат. Скоро были видны лишь голова и ладонь, приставленная к козырьку.

^улыбки героя…

— Попая! — перебил его один из зевак.

Всеобщий хохот: действительно, покойный выглядел совсем как моряк Попай из мультфильма. Не хватало только трубки.

Раздался скрежет: один из карабинеров задел лопатой цементную нашлепку на руке Сепеды. Рука стала разгибаться, как бы в прощальном жесте. Это последнее прощание, эта беззубая улыбка привели толпу в ужас, и кладбище опустело меньше чем за пять минут. Разразилась гроза, хлынул дождь. Фуражку капитана унесло ветром, нитки разошлись под ударами ливня. На лицо умершего вернулась гримаса отвращения. Беззубые десны, усилив отвращение, превратили его в бесконечную ненависть к миру.