Попс

— А что, есть другие варианты?

Мама дремлет. Я двигаюсь в кресле, пытаюсь улечься — бесполезно. Монотонно гудят двигатели. Общее освещение погашено, светятся лампочки над несколькими креслами. Собутыльник бородатого высовывается в проход, разглядывает девушку в кресле перед ним — загорелую, с блестящей помадой, золотой цепочкой и кольцами, в открытой блузке — в разрезе виден лифчик. Она читает глянцевый журнал.

— Девушка, вы извините, конечно… — говорит лысый.

Бородатый шевелится в своем кресле. Девушка не реагирует.

— Нет, я, конечно, понимаю — вы вся тут из себя крутая. Что вам за дело до простых людей, вроде нас. Вы таких даже не замечаете, не то, что поговорить…

— Что вы хотите? — спрашивает девушка.

— Ничего не хотим, — подает голос бородатый. — Просто пообщаться.

Я смотрю в щель между кресел. Его спутница спит.

— Мне с вами не о чем разговаривать, — говорит девушка. — Не мешайте, пожалуйста. Я читаю.

— Читает она, да? — говорит лысый. — И общаться с нами не будет, ты понял, Дима? — Он хватает девушку за руку. Она вырывается.

— Я сейчас вызову стюардессу…

— И что она сделает? Нет, ты мне скажи, что она сделает?

Лысый снова хочет схватить ее за руку. Девушка отодвигается, почти прижимаясь к спящему соседу — большому толстому мужику.

Я не знаю, что делать. Вмешаться или нет? У меня нет симпатий к подобным мажорным девицам, но эти уроды еще хуже. Еще одна попытка, и я скажу лысому, чтоб отстал. И что будет, то будет.

Лысый ерзает, усаживаясь поудобней.

— Ладно, Димон, я, наверно, посплю. Не хотят с нами общаться…

— Ну спи, твое дело.

— А ты что предлагаешь?

— Ничего.

Я и мама идем за таксистом к машине. Я тащу за собой чемодан на колесиках. Таксист полный, седой, коротко стриженный, в спортивных штанах «adidas».

Машина — белая «восьмерка» с проржавевшими крыльями. Я кладу чемодан в багажник, захлопываю крышку. Мы садимся на заднее сиденье.

Такси едет по незнакомым мне районам. Освещенные улицы чередуются с темными длинными заборами. Фары освещают кучи грязного снега. В приемнике — «Русское радио», песня «Зимушка-зима».

* * *

Снимаю телефонную трубку с «базы», набираю номер отца. По телевизору идет футбол — английская премьер-лига.

Отец берет трубку сам.

— Алло. Привет, пап.

— Привет, Саня. Ну что, как съездили?

— Нормально. Можно даже сказать, хорошо. Здесь еще холодно, весна толком не наступила, а там — настоящее лето.

— Вода была теплая?

— Да. Я же говорю — как летом. А у тебя как дела?

— Все как обычно. Трудимся. Ты же знаешь, государственная контора… Денег мало, ответственности много…

— Так перешел бы в негосударственную. Вариантов ведь много…

— Не знаю, не знаю. Вариантов-то много, но все они не для меня. Когда тебе сорок семь, на тебя уже смотрят по-другому.

— По-моему, ерунда. Главное, чтобы был специалист хороший. Ну, и человек тоже.

— Ладно, посмотрим, посмотрим, как оно будет дальше.

— Как тетя Алла, Вера?

— Тетя Алла — нормально… Как обычно — скажем так. Вера? Ну, ты же знаешь ее — пропадает где-то все время, дома неделями не появляется. Позвонит, скажет, что все в порядке — и опять исчезает. Ты же знаешь, была бы она моя дочь, я бы ей всыпал, как следует. — Отец смеется. — Но не имею права.

— Она все еще в «пиаре» работает?

— Вроде, да.

— Ну ладно, передавай приветы.

— Хорошо, конечно. И тебе тоже от всех привет. Обнимаю.

— Пока.

Я кладу трубку на «базу», открываю балконную дверь. Балкон еще не мыли после зимы. На плитках — грязные пятна от растаявшего снега.

За строящимся домом, на антенне на крыше НИИ светятся красные огни. Еще несколько таких же огней моргают за зданием обувной фабрики.

Отец любил маму, может быть, любит еще и сейчас. А мама его терпеть не может. Говорит, что он был слишком большим эгоцентриком и лентяем, делал только то, что хотел. Еще она говорит, что он изменял ей или, по крайней мере, пытался — бегал за какими-то девушками. Началось это почти сразу, как я родился.

В принципе, мне на это наплевать, но общего у меня с ним мало. Все разговоры — дежурные, стандартные, общие. Я не стал бы с ним говорить о каких-то серьезных для меня вещах. Он бы меня просто не понял.

* * *

Встаю с дивана, подхожу к приоткрытому окну в комнате Вали. Сегодня — первый теплый, по-настоящему весенний день. Батареи еще греют, в комнате жарко.

Валя лежит на диване без ничего, повернувшись на живот. Рядом с ней, на простыне — мокрое пятно спермы. Я сажусь в плетеное кресло-качалку — его принесли из комнаты деда.

За стеной работает телевизор — идут новости на канале «Россия». Дед сделал звук громче, хотя слушать там, в общем, нечего — одна пропаганда.

— Знаешь, а я, в сущности, так и не знаю, кто ты, — говорит Валя.

— Что значит — кто я?

— Ну, если хочешь, левый ты или правый…

— Я ни левый, ни правый. Все эти тупые деления меня бесят.

— А кто ты тогда? Обычный обыватель? Буржуазный «средний класс»?

— Это ты говоришь потому, что я не живу, как бомж или тусовщик?