Попробуй меня уберечь!

– И даже не один, – рассмеялся над моей наивностью властелин. – С его старшей дочерью ты уже имела несчастье познакомиться.

Я старательно наморщила лоб, но ничего подобного припомнить так и не удалось.

– Точно? Что-то я запамятовала…

– Данута, – подсказал благоверный. – Правда, насколько я помню, у него есть еще одна дочь, но она тихо живет в Моренске и ни в каких мутных историях замечена не была. А Фил – самый младший. Он лишен дара с рождения, вот и чудит.

Но я уже не слушала. Подумать только! Данута! Мерзкая гадина, оставившая на моем плече отметину, – дочь магистра Измира! А я, как обычно, обо всем узнаю едва ли не последней. Обидно.

– А раньше ты не мог сказать? – Руки так и чесались отвесить ему хороший подзатыльник. Совсем совесть потерял!

– Мог, – невозмутимо сообщил властелин и попытался зарыться носом в мои волосы, но я уклонилась.

– Так почему не сказал? – зашипела я. Получилось не хуже, чем у гадюки, которой ненароком оттоптали хвост.

– Вот поэтому и не сказал.

Я досадливо скрипнула зубами, но продолжать этот бессмысленный спор поленилась. Властелин – это диагноз, притом неизлечимый. А в случае с моим благоверным, искренне уверенном, что он прав всегда и во всем, так и вовсе – приговор.

Наевшиеся и заметно повеселевшие разбойники принялись мучить несчастную гитару с удвоенным рвением. Пришлось в целях сохранения слуха как такового переместиться подальше от источника жутких звуков. Отгородившись от горе-музыкантов (гитара передавалась по кругу, но справиться с капризным инструментом пока не удалось никому) широкой спиной Алекса, я немного расслабилась. Взгляд лениво заскользил по поляне.

У соседнего костра несколько здоровенных детин терзали многострадальную гитару. Рядом играли в кости и азартно спорили о результатах. Тут и там слышались обыкновенные мужские разговоры: об оружии, о последнем набеге, о женщинах (которых, кстати, я здесь пока не видела), о бочонке доброго вина, который вчера удалось умыкнуть прямо из-под носа растяпы-возницы, следовавшего с обозом в Академию. Кое-кто очень тихо, чтобы, не приведи боги, не услыхал Фил, даже пытался рассуждать о магии. Иногда до меня доносились скабрезные шуточки и сальные анекдоты. Жизнь в лагере шла своим чередом.

Разбойники, и до того не внушавшие должного страха, теперь и вовсе воспринимались как старые знакомые. В глубине души уютным клубком свернулось чувство защищенности. Спокойно здесь. Будто и не в разбойничьем лагере находишься, а в собственной долине. Почти.

Пожалуй, я бы не отказалась от такого «эскорта» до самого Акриса. А лучше – пока не победим Власа. Может, подкинуть властелину мыслишку?

Быстрее всех сдался Габриэль. Видно, сказки о белоснежных и возвышенных ангелах, коротающих дни за музицированием и сочинением стихов, не на пустом месте возникли. Во всяком случае, судя по гримасе отвращения, прочно обосновавшейся на физиономии крылатого, пресловутый медведь его уши благополучно обошел стороной.

Ангел стремительно переместился к соседнему костру и бесцеремонно распихал разбойников, расчищая себе место. Те окинули его оценивающими взглядами и нарываться не стали. Молодцы, умные бандюги. Предусмотрительные.

Габриэль потянулся за гитарой. Мужикам уже и самим стало интересно, что же у него получится. А может, просто захотелось поглядеть на позор нахального гостя. В любом случае инструмент крылатому отдали без разговоров.

Внимательно оглядев протянутую гитару, ангел брезгливо поморщился (небось тоже ворованная!), но за неимением лучшего с азартом принялся подкручивать струны. Вся поляна, затаив дыхание, наблюдала за его манипуляциями.

Наконец с приготовлениями было покончено.

Тягучая, словно патока, мелодия окутала поляну черным бархатом. Густая, рычащая, но в то же время певучая, струящаяся. Романтичная. Я не понимала ни слова, но готова была поклясться, что ангел поет о любви. Его голос мягко обволакивал, ненавязчиво проникал в самое существо, порождая трепет.

Даже матерых разбойников с большой дороги (в самом буквальном смысле этого слова!) проняло, что уж говорить обо мне! Веки опустились сами собой, голова уютно склонилась к плечу властелина. А перед закрытыми глазами замелькали красочные образы, сменяя друг друга с головокружительной быстротой.

Я и вообразить себе не могла, что в душе чернокрылого бушуют такие чувства. На глаза стала наворачиваться предательская влага.

Музыка оборвалась неожиданно.

И воцарилась просто нереальная тишина. Я вздрогнула, лишившись такого манящего покрова из грез, и едва ли не силой разлепила глаза. И обнаружила себя уютно устроившейся у Алекса на коленях. Когда только успела, спрашивается.

Разбойники, казалось, и дышать-то забыли. Каждый боялся нарушить звенящее молчание первым и окончательно развеять остатки волшебного флера, окружившего нас в те минуты, пока пел ангел. И морды у них были до того просветленные, хоть сейчас стройным шагом к дознавателю и на виселицу.

Гибриэль задумчиво обвел взглядом круг поляны, неопределенно пожал плечами и, прихватив ханатту, скрылся в темноте. Видно, понял, что перестарался.