Я этот месяц словно без головы, все забываю. Еще и изжога по утрам одолевает. Последние дни вообще все раздражает, хотя неудивительно, перед месячными-то. По календарю со дня на день должны прийти.
— Так, я все собрала.
— Я бы и сам.
— Я просто помогла. Кстати, мама сегодня вечером решила закатить ужин. У тебя в квартире, — добавляю как бы между делом. — Это в честь выписки, ну или твоего побега, уж не знаю.
— Наталья Алексеевна себе не изменяет.
— Мамуле только дай повод порадоваться и закатить торжество.
Улыбаюсь, а сама думаю, как же буду сообщать еще одну новость. Не самую приятную. Первую неделю врач строго-настрого запретил Дану любые негативные эмоции, поэтому пришлось молчать. Это ужасно, и мне дико стыдно, потому что так неправильно, но его здоровье мне дороже…
— Дан, — усаживаюсь на кровать, — мне нужно тебе кое-что сказать, — облизываю губы.
Я намеренно собираюсь сказать тут, потому что боюсь, что ему может стать плохо. А здесь врачи рядом. Ну мало ли, я не знаю… Если б мне сообщили, что мой отец умер, я бы сошла с ума.
— Что?
Кайсаров присаживается рядом. На нем темный свитер и джинсы. Смахиваю невидимую пылинку с его плеча и снова вгрызаюсь в нижнюю губу.
— Твой отец, он… — Чувствую, как к голове приливает кровь. В висках пульсирует, а ладони потеют. — Он скончался. Узнал, что ты в коме, и у него сердце не выдержало. Похороны были на той неделе, врач запретил тебе говорить, потому что… Прости, я бы никогда, но…
Сбиваюсь. Начинаю тараторить и понимаю, что перед глазами ползут черные пятна.
— Ясно.
Он говорит спокойно. Без эмоций. Я знаю, что он хотел с ним поговорить не так, как всегда. Спросить, почему он решил вымещать всю свою боль на ребенке, который совершил, нет, который пытался защитить мать и не мог знать, что одна маленькая случайность превратит защиту в трагедию.
— Ты как? Все нормально? Не тошнит?
— Не надо со мной носиться как с маленьким ребенком, Катя. У меня с нервами все ок. Я в состоянии воспринимать информацию адекватно. День в день.
Он обжигает взглядом, от которого по телу бегут мурашки. Я тут же начинаю чувствовать себя еще хуже, чем было. Стыдно и больно.
— Почему ты не рассказала сразу?
Теперь он говорит со мной сквозь зубы.
— Врач запретил, сказал, что это может спровоцировать при…
Дан так неожиданно бьет кулаком по тумбочке, что я вздрагиваю. Щеки краснеют, к ним снова прихлынула кровь.
Перед глазами ползут черные пятна. Я чувствую, как затылок тянет вниз. Пространство кружит вокруг меня юлой. Картинка смазывается, дыхание учащается. К горлу подступает тошнота. Отчаянно хватаю ртом воздух, но все равно падаю на кровать.
Тело отпружинивает от матраса.
— Катя!
Дан трогает мое лицо, прощупывает пульс на шее. Все как в замедленной съемке вижу. И то, как в его глазах запечатлевается страх, и то, как он практически выбегает из палаты.
Слышу его голос. Крик. Он зовет врача.
Едва нахожу в себе силы перекатиться на бок, чтобы не стошнило прямо здесь, и подтягиваю к груди колени.
Глава 44
Последние полчаса я брожу по коридору возле палаты, в которой разместили Катю. То и дело мимо шныряют врачи или медсестры.
Ребра ноют. Голова пока тоже чугунная. Идея с выпиской стала для меня маниакальной. Чувство, что последние недели Катя только и делает, что возится со мной, разрывало изнутри, и я решил, что будет лучше, если я перемещусь в квартиру. Справлюсь как-нибудь.
За дни, что я валялся здесь, постоянно крутил в голове свои воспоминания, и с каждым разом они становились все четче, детальнее. Дом, нападение. Выстрел. Пистолет в моих руках. Кровь. Мама.
Мне было необходимо принять новую реальность. Попытаться начать жить заново с той информацией, которая больше никуда не денется, не ускользнет из моей головы.
Первое, что я хотел сделать после больнички, снова поехать к отцу. Хотел вытрясти из него все, что он знает, в деталях. Людей, что вломились в наш дом, давно уже нет. Он лично их закопал. Тех, что были пешками, и тех, что были ферзями.
Я просто хотел услышать от него эту историю из уст человека, который любил свою жену. Который всю жизнь ненавидел своего сына, но боготворил женщину, что его ему родила…
А теперь у меня даже на это шанса нет. Он поиздевался надо мной и тут. Умер.
Я всю жизнь мечтал, чтобы он сдох, но когда это случилось, оказался к этому не готов. Совершенно.
— Можете пройти.
Медсестра открывает мне дверь в палату. Переступаю порог. Катя лежит на кровати. Бледная. С капельницей. Это я ее довел. Она хотела как лучше, а я поступил как всегда.
Полтора года, что мы не были вместе, изменили меня сильнее, чем я думал. Я веду себя как скот даже с ней. Да, готов убить за нее, но разве это важно, когда именно с ней, со своей любимой девочкой, ты ведешь себя как мудак?
— Как она?
Док все еще в палате, меряет давление.
Катя растягивает губы в слабой улыбке, и это режет по сердцу. Ее выдержка. Я знаю мало людей, кто способен вот так держаться. Оставаться позитивным несмотря ни на что…