Без озорства, конечно, не обходится и в работах поприличнее. Я не заглядывал снизу, чего там скрыто на интересном месте камышом у Иуны, отлитой для храма в Гасте Горгадской, но зазор там вполне достаточен, чтобы смог подлезть своими инструментами чеканщик, и зная Фарзоя, как-то не сомневаюсь в полном анатомическом соответствии его творения. Да и восторг наших юнкеров вместе с сожалением о том, что статуя уплывёт на пустынные Горгады, тоже прозрачно намекает на справедливость моей догадки. Волний не зря просит заказать Фарзою уменьшенную копию и для дома. Она же, но отлитая для Кауры на Бразиле, не столь откровенна и исполнена проще, но особенно пышноволоса и в зазывной позе — там народ простой и озорства не поймёт-с, зато стати натурщицы оценит по достоинству. Ауфанию, сбрасывающую плащ, под которым у неё ничего больше и не было, жрицы этой богини, аналогичной греческой Артемиде, забраковали исключительно за это, а не за сами достоинства и уж точно не за охотничью собаку у её ноги вместо лани, принятой у испанских иберов, и тут мы служительниц культа поддержали. Дело тут в том, что богиня-охотница, за неимением в иберийском пантеоне особой богини-воительницы, работает по совместительству и за неё, и это даёт неплохой обоснуй военной подготовки наших девок-юнкерш для тёмных трудящихся масс. Вообще-то негоже бабе оружие брать в руки, но если это не просто так, а служение Ауфании, тогда — другое дело. Но тогда ведь и облик богини, намекающий озабоченным на допустимость сексуальных домогательств, явно неуместен. Жрицы вообще длинного подола сперва для неё требовали, но скостили его, когда я посоветовал им ради эксперимента самим побегать с таким подолом по лесу за дичью. Сошлись на коротком, но почти до колен, дабы Фарзой и ей не вздумал звизду анатомически правильную прочеканить — не хватало нам ещё пацанвы, норовящей богине под подол заглянуть. Скиф наш, впрочем, один хрен в долгу не остался, изваяв им новую Ауфанию с откровенно проступающими сквозь одёжку верхними выпуклостями, но тут уж жрицам крыть было нечем — и одета, и даже каноническая лань при ней. Труднее было заставить его не хулиганить с Нетоном для храма на Мадейре, к которому нереида у ноги в первоначальном варианте была пристроена гораздо откровеннее, чем в окончательном…
Но наиболее радикален наш переход от религиозной скульптуры к светской. И это Аглея тоже имела в виду, говоря о фарзоевских нимфе с сатиром. Хоть в принципе и мифологический сюжет, но посвящённый низшим божкам, никогда не имевшим особого собственного общегреческого культа и собственных храмов, так что и связанное с ними искусство — на грани между религиозным и светским. Хорошо известен и лисипповский скульптурный портрет гражданина Аргеадова Ляксандра Филиппыча, но известны ведь и распускавшиеся его мамашей сплетни о том, что на самом деле он якобы Зевсыч, так что и Лисипп, выходит, грани к чисто светской скульптуре не перешёл. Есть в Греции бюсты выдающихся граждан, есть даже статуи победителей олимпийских состязаний, но и тут не столь уж очевиден их чисто светский характер. Всё-таки и гений выдающегося человека почитается, да и Олимпийские игры носят у греков религиозный характер. Даже римские бюсты предков и их маски связаны с их культом как домашних семейных божков, и лишь впоследствии разовьются в светский портрет. Греки же только под римской властью эту грань и перейдут. Афродита, подвергающаяся домогательствам Пана на Делосе и точно неуместная в таком виде ни в своём храме, ни в пановском — это следующий век, а пока её такой нет и в помине. Геркуланумский Пан, употребляющий вместо бабы козу — это ещё два столетия спустя, но поскольку это римская копия, а греческий оригинал утрачен, мы можем только гадать, до Афродиты он с козой развлекался или после, когда Афродита ему не дала, гы-гы! Но тоже вряд ли раньше следующего века. Подлинные греческие статуи сатиров известны только одиночные. Их, конечно, уже сейчас больше, чем две известных нашей историчке, но их разгул с нимфвми и дионисанутыми менадами — только рисунки на вазах и стенах, и их пока маловато — похоже, вал пойдёт только с волной подражаний Вакханалиям, пока-что загнанным в глубокое подполье, и случится это едва ли раньше следующего века. Скульптур же таких не подтверждают и наши "коринфянки". Похоже, что и римляне этим особо не увлекутся, потому как и Юлька не подтверждает ни одной подлинной античной статуи развратничающих сатиров. Даже из Ренессанса известных она не припоминает, а все известные — это работы по античным сюжетам уже Нового времени. Получается, что мой скиф, пользуясь нашим здешним либерализмом в культуре, опередил своё время как минимум на полтора тысячелетия, и не зря Аглея заинтересовалась этой его озорной порнушной работой. Хоть и похабная, конечно, но эпохальная новация.