Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки

Александр Твардовский в первый раз в своей биографии был снят с должности главного редактора “Нового мира” 11 августа 1954 года. Следующее его назначение в легендарный журнал, ставший символом советского либерализма, оказалось куда как более основательным: Александр Трифонович руководил журналом целых двенадцать лет, которые, впрочем, выглядели как гигантская и насыщенная содержанием эпоха. А пока идеологическое начальство тасовало колоду классиков-редакторов – попеременно назначало и снимало то Константина Симонова, то Твардовского.

Отставка-1954 была модельной идеологической поркой по всем правилам партийно-гэбэшных разборок. Сначала редколлегии журнала досталось за неправильную, позитивную оценку романа Василия Гроссмана “За правое дело”: 24 марта 1953 года вышло постановление президиума правления Союза советских писателей по этому поводу. А в 1954-м Твардовскому припомнили все старые и новые грехи. И особенно те, которые пришлись на время руководства отделом критики Игоря Саца, напечатавшего ставшие потом “штрафными” статьи Владимира Померанцева, Федора Абрамова, Михаила Лифшица и Марка Щеглова. Изысканный стилист Михаил Лифшиц прошелся по Мариэтте Шагинян. Замечательный писатель Владимир Померанцев в статье, скорее даже очерке, “Об искренности в литературе” дал под дых социалистическому реализму, обвинив его в “деланности” и “неискренности”. А тут еще сам Твардовский с попытками напечатать “Теркина на том свете” с его “загроббюро”, в котором немедленно были усмотрены соответствующие аллюзии.

Это только критик-почвенник Вадим Кожинов мог рассуждать десятилетия спустя о том, что причиной снятия Твардовского был его “сталинизм”, обнаружившийся в поэме “За далью – даль”. Со Сталиным и сталинизмом у классика советской поэзии и в самом деле были непростые и витиеватые отношения. Но уже не в тот период. Редактор “Огонька” Софронов был более откровенен и точен в оценках в ходе публичной порки Твардовского: он выразился в том смысле, что разгром “Нового мира” положит конец всем разговорам “о НЭПе в идеологии”. Литература, несмотря на смерть тирана и приближавшуюся оттепель, осталась “могучей идеологической крепостью”.

25 мая газета “Правда” “замочила” знаковых “новомирских” авторов – от Померанцева до Щеглова. В начале июля много шума наделало письмо в “Правду” и “Новый мир” сорока одного студента мехмата в защиту Померанцева. Мотором акции и одним из четырех основных авторов письма стал студент третьего курса Кронид Любарский, и о нем мы еще поговорим в этой книге. Он устроил обсуждение статьи и письма. Скандал был страшный. Любарский вспоминал: “После этого МГУ начало буквально лихорадить, потому что всем стало известно, что на мехмате был какой-то митинг, что какие-то подписи собирали, какие-то речи произносили. К нам стали ходить разные люди. Одни выражали возмущение, другие – сочувствие; а тем временем всех подписавших это письмо <…> вызывали поодиночке и вынуждали снимать свои подписи с этого письма.

Кое-кто, когда началась проработка, снял свою подпись. Осталось, по-моему, 39 человек”. Потом эта цифра – 39 – попала в докладную записку отдела науки и культуры ЦК.

Пришлось организовывать общеуниверситетский митинг-собрание, на который приехали ни много ни мало Алексей Сурков, Константин Симонов, Борис Полевой, редактор “Литературки” Борис Рюриков. Ничего хорошего из этого не вышло. В ходе собрания раздавались иронические выкрики из зала. В президиум поступило множество записок: “Почему не издаете Ильфа и Петрова, Бабеля, Зощенко, Есенина, Ахматову, Тынянова?”, “Почему травите роман Гроссмана?”, “Зачем создаете аракчеевский режим в критике?”. Автор “Повести о настоящем человеке” отнес Любарского (который назвал его, Полевого, выступление, “неприкрытым хулиганством”) к “плесени”, что Кронида немало удивило: он никогда не “шатался по улице Горького под музыку пластинок Лещенко” и не “смотрел на мир сквозь потные стекла коктейль-холла”. Собрание закончилось порицанием студента Любарского и его выступления. Потом его пытались исключить из комсомола, но почему-то неудачно…

Всего год с небольшим прошел после смерти Сталина, а люди уже перестали бояться…