Попались и Пропали

— Сама. А ты ступай. И прими мою сердечную благодарность. Случится нам увидеться… при других обстоятельствах, я не забуду твою доброту.

Толстуха покачала головой, но препираться не стала. Подхватила засранный тюфяк и вышла вон.

— Ну, вот ты и графиня Монте-Кристо, — поздравила себя Руана, стаскивая колет. — Мама была права: читать очень полезно.

Глава 16 Блудница

Руана дала ему ровно сутки. Сутки на то, чтобы Радо-Яр выдержал характер. После чего не выдержал пытки неосведомлённостью и явился докапываться до правды. Не подозревая, что правды вообще не существует. У каждого она своя.

И потому в мире Ольги это понятие давным-давно обесценилось. К нему относились с подозрением или иронией. Здесь же над правдой не иронизировали, что затрудняло отношения с аборигенами.

Проверить, уложился ли Яр-Туран в сутки, было невозможно: окон-то нет. А внутренние часы порой привирают. Но это и не принципиально. Его принесло, после того, как она трижды поела и дважды поспала — скучая в промежутках от безделья

— Замёрзла? — всего лишь поинтересовался Радо-Яр, оглядывая с порога её каморку.

Руана сидела на лежанке в позе китайского болванчика, завернувшись в одеяло. Не потому, что замёрзла, хотя здесь довольно промозгло. А потому, что разделась, оставшись в одной рубахе. Это был один из её козырей. Если этот порывистый маг вздумает потрясти её за грудки, одеяло упадёт. И рукоприкладство можно будет квалифицировать, как насилие. А у яранов за это казнят.

— Решила отмолчаться? — насмешливо уточнил он, закрыв дверь.

Поддел ногой табурет и поставил тут же. Сел, оперевшись спиной о дверь. Посмотрел пленнице в глаза с видом явившейся по её душу судьбы. Помолчал и спросил:

— Ты действительно не боишься смерти? Или, как все бабы, попусту мелешь языком?

— А ты? — нейтральным тоном переспросила Руана, ответив на его взгляд своим прямым.

— Не боюсь. Но и зря не зову, — честно ответил назл, рискующий в любой момент сыграть в ящик.

Он с детства привык к ощущению её близости — поняла Руана подоплёку сказанного. И относится к смерти философски.

— Я боюсь только боли, — ответила она честностью на честность. — А самой смерти… Думаю, что нет. После неё уже ничего не будет: ни разочарований, ни страхов, ни сожалений. Мне уже никогда не будет больно. А это умаляет страх перед самой смертью.

— Ты рассуждаешь, как старуха, — вынес он приговор, непонятно отчего морщась. — Которую всю жизнь лупцевали. Тебя, насколько мне известно, отец пальцем не трогал.

— А тебя?

— У нас… иначе воспитывают детей, — уклончиво пояснил северянин.

Ну да, о воспитании их детей ходят чудовищные страшилки. Будто яраны чуть ли не на куски режут своих детей, приучая тех к боли. Между тем, она ещё ни разу ни на ком из них не видала сплошь разрисованных шрамами шкур. Шрамы, конечно, встречаются — даже на дамах — но особо там говорить не о чем.

— Пытать вас учат с детства?

— Нас всему учат с детства, — бесстрастно подтвердил яран. — И убивать тоже.

Разговор начинал принимать сентиментальный оттенок. Руана даже позабыла о подготовленной ею провокации. Но он был так любезен, что напомнил своим последним замечанием.

— Спасибо, что развлёк меня, — нарисовала на лице хамскую ухмылку всеми признанная деревенщина. — Можешь идти.

Если его и задело, на лице не отразилось ничего. Назл приподнял бровь и обрадовал:

— Получу, что надо, и уйду.

Он снова внимательно оглядел камеру. Руане показалось, что ищет её одежду. Которую она завернула в одно из одеял. То, что лежало за её спиной, изображая мягкую спинку дивана. Лишь сапожки стояли на виду у лежанки.

Неужели он предвидел возможность провокации — встревожилась она, зевнув в ладошку. Не демонстративно напоказ, но и не совсем украдкой. На визитёра она больше не смотрела: дескать, неинтересно. Хотя одно обстоятельство её всё же заинтересовало: назл явился к ней в настежь распахнутом камзоле. Да и шнуровка на рубахе распущена чуть ли не до пупка. Прямо, как у неё.

— Итак? — понукнул яран вконец оборзевшую пленницу.

Она промолчала.

— Ты так уверена в собственной неприкосновенности? — иронично усмехнулся он. — Думаешь, меня может остановить то, что ты высокородная девка?

— Не начинай, — поморщила она свой длинноватый, но аристократически тонкий нос.

Прямо, как на портретах русских аристократок, где почти не встретишь пикантно вздёрнутых носиков. Что мирило её с собственным клювом.

— Я хотел по-хорошему, — сделали ей последнее предупреждение.

— Ты? — пошла Руана в атаку, одарив его миной невыразимого презрения. — Грязный северный варвар! В племени которого больше скотских традиций, чем у последних плебеев с восточных островов людоедов. Вы свиньи, научившиеся жить под крышей, но не разучившиеся гадить в собственных домах.

Он слушал её злобное шипение с видимым равнодушием. Руана уже почувствовала вкус поражения, когда вспомнила один из бесполезных уроков своего изгнанного учителя. Который иногда говорил дельные вещи.