Попались и Пропали

Эффектного выезда не получилось. Во-первых, Мордатый, как нарочно, изображал из себя дохлую свинью. Во-вторых, большинству здесь у ворот и дела не было до провокационного наряда высокородной бездельницы. От воображаемого торжества осталась лишь кислая мина на собственном лице — от неё никак не удавалось избавиться.

За воротами Мордатый оживился. Не понукаемый своей наездницей, самостоятельно потрусил по наезженной дороге навстречу поднимавшемуся солнцу. Лучи которого безжалостно топили глаза в слезах, но Руана терпела. Вокруг одни луга да рощицы: только сверни с дороги, и бык прочно застрянет в траве, решив, что завтрак важней. В конце концов, прогулка — не его идея. И нужна ему, как дополнительная пара конечностей с крабьими клешнями.

Так они и трусили по дороге — каждый, думал о своём. Повстречали три воза с сеном — Руана благосклонно поприветствовала возниц. Мордатый проигнорировал тягловых собратьев, которых за людей-то не считал. И совершенно непреднамеренно встрепенулся, перейдя на горделивую рысцу: вот, мол, я какой! Дивитесь.

— Дивлюсь я на тебя, — насмешливо прокомментировала Руана выходку позёра. — Вокруг ни одной коровы. Перед кем красуемся?

— Му-у, — философски заметил Мордатый, что герой и без публики орёл.

И наддал. Поскакал, поднимая пылюку, и задирая морду: что-то высматривал впереди или продолжил выпендриваться?

Ответ она получила почти сразу. Навстречу неслись несколько всадников — за облаком пыли точно не разглядеть. Сомнения не вызывало одно: северяне. В дальних переходах на скакунах те всегда обматывали головы плотными шарфами — оставляли только щели для глаз. Так, чтобы не приходилось глотать пыль. Таары же редко носились вскачь. А долгий путь предпочитали преодолевать в крытых повозках.

Желая избежать ненужное общение, Руана понукнула быка сойти на обочину дороги. Мордатый понял её намерения по-своему и вломился в низкий колючий кустарник на обочине. Стал продираться к лежащей за ним поляне: зелёной и нетронутой. Обжора сопел в предвкушении, а всадница вытащила ноги из стремян и поджала: чтобы не ободрать сапожки.

Вдруг Мордатый остановился, не закончив штурм кустарника. Повернул морду к покинутой дороге и, так сказать, набычился. Скакуны — в отличие от тягловой скотины — славились несносным характером. Будь иначе, их никакой силой не загнать в бой, где все шумят и портят друг другу шкуры.

Руана нехотя повернула голову и обнаружила, что всадников трое. Что те остановились напротив выломанной в кустарнике бреши и наблюдают. Их скакуны поводили взмокшими боками, с интересом наблюдая за работой сородича. Зелень, видная в проделанной им бреши, манила и тех, кто заслуживал обеда гораздо больше отдохнувшего лентяя. К тому же со стороны поляны доносилось журчание воды. А это уж и вовсе отменный приз.

Руана вздохнула и не без досады решила проявить благородство:

— Господа, я уступаю вам эту поляну. Мордатый, давай назад.

— Му-у?! — возмутился тот попранием своего права первой находки.

— А поляна и без того наша, — с неприкрытой издёвкой заявил один из яранов.

Он уже размотал на голове шарф, явив лицо совсем молоденького парнишки-защитника. Симпатичного лишь в силу своей юности: чуть подрастёт, и рожа станет топорной, как у Радо-Яра. Традиционно длинные волосы росомахи были заплетены в две косы, стянутые за спиной. В ухе красовалась здоровенная серьга с зелёным камнем.

— Даже не начинай, — поморщилась Руана, дёргая повод в надежде, что Мордатый одумается и уступит.

— Му-у! — предложил тот, чтобы она даже не обольщалась.

— Кстати, чуть дальше за поворотом дороги кустарник кончается, — вполне дружелюбно заметил второй яран, не торопясь стаскивать шарф. — Не пришлось бы продираться через эту колючую преграду. Пожалела бы шкуру своего быка.

— Я? — невольно удивилась Руана, вздёрнув брови. — А кто сказал, будто его туда погнали силком? Я всего лишь просила уступить дорогу тем, кто торопится.

— Так, кто у вас на ком ездит? — иронично осведомился третий яран, кажется, весьма знакомым голосом.

— Я ещё не замужем, — проворчала Руана, продолжая дёргать повод и наподдавая пятками в бока упрямого мерзавца.

— В смысле? — удивился нелепому ответу мальчик росомаха. — А причём тут это?

— Госпожа таария имеет в виду, — заметил яран со знакомым голосом, — что она пока не научилась помыкать мужиками. Вот замуж выйдет, подучится, и дело пойдёт веселей.

— Если ты такой умный, — окрысилась Руана, — так чего ж не проехал мимо?! Вас кто-то приглашал побеседовать?!

— А она злюка, — удивлённо прокомментировал её вспышку третий яран, стаскивая с головы шарф.

И оказался женщиной. Явно за тридцать, хотя, может, и за сорок. Некрасивой, с грубоватым голосом. С кое-как закрученными на затылке светлыми волосами, где паутинками проблёскивала на солнце седина. И с широким шрамом, перекрестившим всё лицо от правого виска до левой щеки.

Лишь большие умные насмешливые глаза оттенка зимнего тёмного неба сверкали на нём подлинным украшением.

— Прости, — чистосердечно извинилась перед ней Руана. — Я сорвалась. Хотя это никак меня не оправдывает.