«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Я приподнял автомат и он запел! Оказалось, что он вообще очень хороший парень, зовут его Дмитрий. Убитый, его дядька, Николай, а сами они направлялись из Богданов в сторону Гниличей, где собирались присоединиться к окружённой там части Красной армии, а за оружие дядька схватился, так как за бандита меня принял. Меня аж умилило такое красноречие. Неужели он всерьёз решил, что я ему поверю? И что же мне с ним теперь делать? Просто так пристрелить я его не смогу, рука не поднимется. Отпустить? Тоже не вариант. Явно же или бандеровец, или ещё какая-нибудь гадость. Тут смотрю, у «цапеля» глаза ещё больше округлились, как будто он чудище лесное увидал. По спине аж мурашки побежали. Вспомнив, как часто я читал про подобное, не очень умело, зато быстро, делаю шаг влево с одновременным поворотом и облегчённо выдыхаю, не один. Из кустов за нами с интересом наблюдали четверо в форме Красной армии. Но, в отличие от "цапеля", со всеми положенными знаками различия, причём один явно командир с двумя шпалами в петлицах. Я аж заулыбался и автомат опустил, такое на меня облегчение свалилось. А забытый мной Дмитрий, в этот момент решил побегать, но неудачно. Один из бойцов, стоявших в кустах, даже не поднимая к плечу винтовки, выстрели и всё. Отбегался. Я же глянув в сторону новообразованного трупа, представился:

— Сержант НКГБ СССР Стасов, — и вопросительно посмотрел на старшего из бойцов.

Он не заставил себя ждать:

— Командир 106-го отдельного батальона разведки майор Лятовский, — затем, улыбнувшись одними губами, продолжил, — документы предъявите, товарищ сержант.

Двое бойцов ненавязчиво контролировали мои действия, а четвёртый, подобрав валяющиеся винтовки, стал осматривать телегу. Я же, вздохнув, достал из кармана удостоверение и предъявил его майору, тот внимательно его изучив, уже по-настоящему улыбнулся и убрал пистолет в кобуру.

— Один, сержант? — спросил он.

— Один, товарищ майор, мне бы с особистами встретиться, — продолжил я, — пообщаться нужно.

— Будут тебе особисты, если целы, — и тут же переключился на бойца, осматривавшего телегу, — Рахнин, если что полезное – забирай и пошли. Времени мало.

Потом повернулся ко мне и продолжил:

— Пойдёмте, сержант, а то действительно мало времени.

Через два часа я был в расположении 41-й стрелковой дивизии.

Глава 5

Пока добирались до наших, поговорить с майором мне не удалось. Сил на это у меня не хватало. С такой скоростью передвижения по лесу, которую развивали эти мужики, я ещё не сталкивался! По дороге встретились ещё с тремя группами, поэтому в расположение дивизии пришли как целый взвод. Меня сразу направили в штаб.

Штаб располагался в небольшом одноэтажном доме. Суета стояла жуткая, как теперь я узнал, дивизия находилась в окружении, и то, что мы прошли, было просто чудом! Таким же чудом являлось то, что нет авианалётов и атак. Из разговора с начальником политотдела, батальонным комиссаром Касатоновым, выяснилось, что особого отдела больше нет. Так как заниматься моей "великой" персоной ни Касатонову, ни кому-либо другому не было ни времени, ни сил, то комиссар отправил меня к Лятовскому, мол "уже познакомились вот и шагайте". Уже шагая с майором "в расположение" из разговора с ним мне стало более понятно, что происходит вокруг. Наконец-то я узнал число! Сегодня 29 июня! Дивизия приняла бой на "Львовском выступе" в районе города Рава-Русская. Да ещё как приняла! Они так вломили немцам, что на три километра углубились на территорию Польши! Но на флангах, особенно на левом, дела шли намного хуже и дивизия была вынуждена отступать. Сейчас в строю было меньше половины людей, которые вступили в бой 22 июня. Да, добрался до наших, что же дальше будет?

А дальше был первый, в моей жизни, авианалёт. Потом было много всякого, но ЭТО я никогда не забуду. Никогда не считал себя героем, но и трусом тоже себя не называл. Но в тот день, я боялся невероятно. Казалось, что каждая бомба, вылетающая из пикирующего самолёта, летит прямо в меня. А этот дикий вой издаваемый немецкими штурмовиками? Казалось, что этот кошмар никогда не прекратится! Я лежал на дне небольшого окопчика, пытался прижаться к земле, но она, как живая, раз за разом отбрасывала меня от себя. Этот вой, рёв самолётных моторов и грохот взрывов слились в какой-то кошмарный концерт. Мне казалось, что это и есть тот самый, много раз обещанный, Армагеддон! У меня вылетело из головы, что я знаю, что это не конец всему, что мы победим, назло всему победим. Ничего этого я не помнил. Я молился. Не знаю, из каких тайников памяти выскочили эти слова, но я, раз за разом, снова и снова шептал:

— Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.