POP3

Гильгамеш, увы, похоронен за домом вместе с бедной птичкой и двумя мухами, а я едва довлек свое пылающее в 38.8 (известная шкала темперамента и терпимости) градусах тело до компьютера, чтобы поблагодарить вас за письма и испросить прощения за невольное (отнюдь не не больное) молчание. Слег я внезапно, словно коса скосила, словно пропажа глаза открыла, и так далее, в духе народных песен с гиканьем и пританцовываниями.

Однако сегодня нашел силы вырваться из странного серийного сна (нескончаемое перемещение ряда цифр из одной позиции в другую, — надо сказать весьма утомительно) и подобраться вплотную к пишущему устройству, поскольку все попытки написать что-либо на колене или, на худой конец, локтем оказались тщетны и претерпели фиаско.

Но ваше письмо, ваше последнее письмо мне показалось несколько грустным — не исключены аберрации моего действительно слегка воспаленного сознания. Между тем вы, конечно, правы, ничего не изменилось. И точно так же, как лежат на складах распространителя штабеля книг, которые, вероятно, особо никому не нужны, здесь вновь начинаются (именно начинаются) прения, дискуссии, разговоры и паче того «поэтические» чтения, напоминая всем без исключения — и тоном и «тезаурусом» и прочим — далекие семидесятые, начало восьмидесятых.

Некто Филипп Лопэйт (есть такой эссеист) в одном из своих воспоминаний (случайно нашел на полке) пишет о том, как радикально изменило его сексуальное поведение первое появления коротких юбок, которые, насколько я его понял, были созданы скорее для желания руки, а не воображения, в котором, если не ошибаюсь, существовало для него «сексуальное». Этот неуклюжий пример приведен мною лишь для того, чтобы сказать об унынии, вызываемом у меня энтузиазмом окружающей литературной публики, безоглядно уверенной в том, что все это происходит впервые. Разумеется, я не мог не предполагать, что рано или поздно мне придется вновь встретиться с тем, что было благополучно оставлено десятилетия назад — но кто бы мог подумать, что это случится так скоро…

Доморощенная или же институтская (что одно и то же) филология, страсти по «первым местам», скучнейшие перемывания костей и пр. не менее удручающе, нежели ваша встреча с желтыми страницами несрочной (Боратынский) литературы. Хотя вы, наверное, испытали совершенно иные, противные моим ощущения.

Но кто это — Терри Майерс? Зачем ему русский язык? Чтобы в конце концов добраться до России и понять, что никто не говорит на языке, прилежно выученном у дамы с лорнетом? Чтобы убедиться в том, что вообще никто ни на каком языке не говорит, а лишь машут руками, как йеху и мычат, тщась передать восторг нации, обреченной на великую миссию?

Два дня назад я получил книгу Lyn Hejinian and Lesly Scalapino, называется Sight. Как это порой бывает, они писали ее вдвоем, — в определенных кругах это называется collaboration J.

[96]

Милая Рита, вы написали очередной свой (очередной в смысле «восхитительности» — и это правда — рассказ… и мне, видимо, нечего делать; я просто выпью с ним пива, поскольку это единственная материя, которая хотя бы в какой-то мере может нас связать в действительности (какой?). Я вас очень люблю и письмо за мной, но вы меня в, самом деле, ошеломили! Наверное, вы в кого-то сегодня влюблены, иначе откуда все это идет!? — 8-)

PS. Да, кстати, Лена Долгих заканчивает пару страниц о вашем даре (ох!), — увы не я, но и так я думаю… и тд Словом, еще раз (вот видите какая корысть!) обнимаю вас — атд.

[97]

Милая Рита,

я вас необыкновенно люблю, более того, я только о вас и говорю — наехало столько народу, что можно завеситься!!! И, вообще, я решил вам передать арфу. Вам она нужней.

О чем всем и говорю. Поэтому ничего не пишу, — стал скуден умом и бегом пальцев. Но все равно их хватает, чтобы вас обнять.

[98]

Добрый день, милейший Аркадий!

Хотя у меня интереса к эсэсовцам нет, но зато есть к подсумкам, подворотничкам, портупеям (у меня в «романе» есть даже глава про «войну», но дальше Пулковских высот и курицы, спасшей моего деда в блокаду, мне не удалось забрести). Помню «Ночного портье». Особенно там меня поразили евреи. Вероятно, единственное изображение жертв войны, стремящееся к реализму. Помните: у них были складки — такие здоровые, желающие жизни тела? Очень многие были возмущены, ибо в основном все кажут скелеты.

В., мой новый знакомец, настолько намахинировался на аукционе в Сотби и других не менее важных местах, что сейчас пытается выпутаться из какого-то дела, в котором он задолжал свыше сорока миллионов. Говорила ли я, что он был посетителем Дворца Шахматистов в Армении и имел довольно-таки приличный разряд? Этим-то он меня и взял. Человек думающий. Прозу он совсем не умеет читать, поглядывает на меня хитрым глазом: «ну что, зайдем в книжный магазин? Разумеется, мы пройдем мимо fiction», и бодро бежит к какой-нибудь брошюре по artificial intelligence.