Poor men's judge

Людей переодевали в форму старого образца со складов мобрезерва, открытых Советами для ополчения. Многие помнили ее по выцветшим, трогательным фото из семейных альбомов. На этих фото были сняты бойцы, действительно сломавшие хребет самой опасной гадине в истории человечества.

Мы любим символы. Косвенное ощущение причастности к тому подвигу, что ни говори. Форма на мне такая же, правильно? Так может, я тоже могу?

Наивно? Однако, действенно. Когда потребовалось готовить реставрацию, первое что сделали — поменяли Армии форму. После Реставрации поменяли и форму и символы, не считаясь с расходами. Это — важно, действительно важно.

Форма меняет человека. Точнее, помогает ему измениться. Точно так же, как требования педантично придерживаться уставного порядка, иметь свежий подворотничок, говорить коротко, по делу, придерживаться уставных форм обращения.

На этом этапе потихоньку начинает рождаться новая общность спаянных одной целью людей. Пока переодевались, приводили себя в порядок, формировали отделения, взводы, роты, успели создать у окраин Грибовки и Молотовска полевой лагеря, оборудованные по всем правилам.

Будь у командиров больше времени, было бы достаточно и классических методике слаживания, многие из которых читатель мог прочувствовать на себе. Но времени как раз не было, потому в ход шло все, что можно было применить. Людей зарывали трактором в траншеи, наскоро укрепленные всем, что попадалось под руку, а потом откапывали руками; они научились падать спиной вперед в полной уверенности, что их подхватят крепкие руки. Пришлось проводить острые пробы с оружием, деньгами и наркотиками. Время, все определял фактор времени. Рассчитываемую обыкновенно на пару месяцев работу надо было делать в считанные дни.

Срок, за который сознание адаптируется к новой реальности естественным образом — от пятнадцати до двадцати восьми дней. Как его сократить, известно давно.

Потому однажды, на вечерней поверке, в каждом вновь формируемом взводе появился доктор, и многое бойцам объяснил. Они согласились, что время не ждет. Потому в оставшееся время было много ночных тревог и сладкого чая из разнотравья.

Наконец, настал момент задействовать магию имен. Ополченцы получили позывные. Точно так же, как разбойник получает кличку, послушник — монашеское имя, жена — фамилию мужа, а разведчик или писатель — псевдоним.

Зачем? Так это тоже просто. Бежавший от страшных моджахедов Семен Плетнев не вдруг решится выстрелить в упор или воткнуть штык в такое податливое, мягкое человеческое тело. Его учили не делать людям больно, уважать окружающих, соблюдать законы, уступать, соглашаться.

Беженец Плетнев на поступок не способен, а делать его рядовым Плетневым или ополченцем Плетневым, превращая в пушечное мясо — для правильного командира поступок невозможный, низкий, непорядочный. Фактически, обрекающий рядового Плетнева пасть смертью храбрых в первом же бою.

Потому в мир приходит ополченец Плетка, вполне способный в самое короткое время стать боевой машиной, если на то будет его воля и достанет везения.

На такие радикальные способы преображения личности армия чаще всего не идет. Проще потерять чуть больше народа в боях, чем получить на выходе сплоченную группу испытанных боевых братьев. Таких себе молодогвардейцев по жизни.

Новое имя, опаленное пламенем боя, намертво прикипает к душе. Так, что становится частью души. Не снимешь, как форму, не сдерешь, как погоны. Опасно. В мирное время, которое рано или поздно настает, люди с психикой бойцов дьявольски, до скрипа зубовного и злобной бессонницы, неудобны политикам. Власть это понимает, и потому дает новые имена только разведчикам и осведомителям. Но Вояр дал их бойцам.

Через пару дней ополченцы, не сговариваясь, скандировали: «Сила в дисциплине, сила в общности». Кто запустил этот лозунг в народ, так и осталось неизвестным. Из нескольких вариантов они выбрали понравившийся им жест, которым в дальнейшем приветствовали друг друга: кулак крепко сжат, согнутая правая рука поднята к плечу. Слегка напоминало довоенное приветствие интернационалистов и «Красного фронта».

Потом людям рассказали о силе действия и силе гордости. Упомянуть об этом необходимо, но за недостатком времени и обилием узкоспециальной терминологии от подробных разъяснений я, пожалуй, воздержусь.

Затем бойцы ополчения с оружием в руках приняли присягу на служение народу. Заметим, не стране или Правительству, но именно народу, как это было в незабвенном 1918 году.

Во время краткого боевого слаживания, у воинов Народного ополчения закономерно появились вербальные штампы — специфические речевые обороты, понятные только своим.

И однажды, вместо вечерней поверки состоялось общее построение. На наскоро сколоченном помосте появился несуразно молодой лейтенант в выгоревшей полевой форме, и произнес: «Товарищи! …».