Помутнение

Бруно шагнул вперед, и ему почудилось, что он упал в пейзаж за окном. Комната, которую Бруно принял за единственное помещение в доме, была лишь небольшой надстройкой над огромным зданием, о размерах которого было невозможно догадаться, стоя перед скромным с виду бунгало со стороны улицы. Они со Столарски находились в небольшой мансарде дома, глубоко вросшего в землю, а его длинный низкий флигель спускался по крутому склону холма и смыкался с домом поменьше, то ли гостевым коттеджем, то ли бунгало для прислуги. Окна коттеджа были освещены.

А между постройками, в окружении маленьких патио и миниатюрных садов, стояла наполненная горячей водой ванна из красного дерева, и поднимающийся от нее пар трепал листву деревьев и стелился на сброшенную одежду, сланцы и пустые стаканы, раскиданные по деревянному настилу. В ванне, опершись на локти и погрузившись в пену до сосков, сонно блаженствовала Мэдхен. Она не взглянула на них.

– Я бы пригласил тебя принять с нами ванну, но извини, у меня здесь установлена система очистки сточной воды, и фрагменты чужой крови, спермы и прочих телесных выделений потом несколько недель нарушают щелочно-кислотный баланс – я это испытал на собственной шкуре и скажу тебе: приятного мало.

Бруно был вынужден отдать должное Столарски: Мэдхен обожала принимать ванну. И если бы ей пришлось нырнуть в суп Плайбона, Бруно с радостью бы сунул туда половник и вычерпнул ее оттуда. Интересно, смогла бы она услыхать, как он выкрикивает ее имя. Но он не стал проверять.

– Но знаешь, что забавно? В этой воде отлично растворяется кокаин, без проблем. Его можно было бы использовать вместо хлорки.

Бруно перестал дышать через рот, и стесненность под ребрами прошла. Но у него вдруг пропал голос.

– И эта леди большая любительница наркоты. Уж если начнет, то ее никакая сила не остановит.

Бруно не слушал, а просто молча взирал на ангела с парома, от которого ему не было никакого прока, да и ей от него.

– На мое счастье, я и не пытался ее останавливать.

Столарски мог бы поведать, что нравилось ему, но теперь это уже не имело никакого значения.

– Вот, смотри, что я нашел у нее в сумке. Думаю, это твое. – Столарски схватил со столешницы бара три голубых пузырька с тугой крышкой и протянул их Бруно. Тот узнал этикетки: назначенные врачом болеутоляющие, которые ему вручила перед выпиской Оширо и которые он забыл выбросить. Бруно сунул их в карман, где недавно лежал берлинский камень.

– Миленькая, правда?

Но Бруно уже перевел взгляд с Мэдхен в ванне на коттедж внизу, почти скрытый в листве, – за занавесками он заметил движение, или это ему только почудилось? Тира Харпаз? Эх, и почему они не подъехали к дому со стороны каньона? Тогда Бруно бы сначала наткнулся на этот коттедж и нашел бы там Тиру. А что потом? Они бы удрали вместе от Столарски – и навсегда. Бруно выкинул бы свою наивную галантность и бросил Мэдхен? Или Тира повергла бы его в еще большее смущение, сообщив, что убила Столарски или не только Столарски, а заодно еще и Мэдхен? Бруно уже перестал понимать, каковы его намерения в отношении Тиры, хотя ему еще было не все равно, какого Тира о нем мнения, и он стыдился и своих исцарапанных коленей, и голой немки, пользующейся запасами наркоты Столарски, и своих дурацких оплошностей. Например, того, что он подъехал к дому с улицы.

– Кокаиновый Suppe Mit Tittenschnakken[81], – произнес Столарски за его спиной.

– Что?

– Просто подумал, чтό бы ты произнес, подав это блюдо на стол, мистер Chez Panisse.

– Ты прямо читаешь мои мысли, – буркнул Бруно.

– Ага, как комикс про Базуку Джо, – кивнул Столарски. – Все ясно с одного взгляда и можно поржать. А потом книжонку можно скомкать и выбросить, лишь бы она не прилипла к твоей подошве. – И замолчал, только чтобы глотнуть виски. А иначе он мог бы зубоскалить до бесконечности.

– Ты знал?

– Знал что?

– Что после операции моя способность к телепатии снова вернулась. Ты это понял… еще тогда?

– Когда?

– В детстве. Я тебе в этом признавался? Я многое забыл с тех пор.

– В чем ты мне признавался? Что ты телепат? – Столарски почесал выпирающий живот, задрав грязную футболку и обнажив все, что болталось ниже живота.

– Да.

– Флэшмен, ты это серьезно? Ты наименее способный к телепатии из всех обитателей земли. Ты думаешь, что с легкостью можешь влезать в чужие мысли, потому как обладаешь какими-то сверхспособностями, или что?

– Это, конечно, сомнительно, – согласился Бруно. – Я никогда не развивал свой дар. Многие годы я старался его не применять, поэтому у меня и образовался этот барьер в черепе, это помутнение. Из-за желания не слышать голоса…

– Да ты спятил.

– Нет, правда. Когда доктор Берингер удалил нарост, он высвободил поток… мыслей наружу и внутрь.

– Я только что перестал тобой восхищаться, Флэшмен. Но скажи мне, как в таком пустом человеке может быть полным-полно дерьма?