Помнить имя свое

— Пей, родимый, а то помрешь раньше времени, и толку? Коленька пока не дошел… Да и Владычице ты еще не нужен…

Теплая жидкость обволакивала горло и растекалась приятным теплом по всему телу. Под действием неизвестного напитка старик мог вообразить, что он находится не в сыром и вонючем помещении, а в своей чистой и теплой постели. Он представлял, что рядом с ним сопит его Ленушка, грудь которой вздымается от глубоких вдохов, что за стенами его скромной избы, подогнув под себя копыта, отдыхают прекрасные олени. А когда действие зелья заканчивалось, Василий с тревогой поднимал отяжелевшие веки, и его глаза с напряжением вглядывались в окружающую темноту. В тот момент, когда они привыкали к полному отсутствию света, пленник осознавал, что с ним происходило. И тогда по его щекам медленно стекали слезы.

Хоть оленевод и осознавал, что чудовище не рискнет что-либо с ним сделать, это его нисколько не успокаивало. Он понимал, что, скорее всего, полностью потерял драгоценные часы и минуты, отпущенные ему на то, чтобы отсрочить свой приговор. Сколько времени пленник сидел на холодной земле? Он этого не знал.

Жаба никогда подолгу не оставалась в своем жилище. Она постоянно куда-то совершенно бесшумно исчезала. Но все то время, что мучительница крутилась рядом со своей жертвой, она очень много говорила, пользуясь теми моментами, когда Василий был в ясном сознании.

— Ты мне только одно скажи, Васька! На кой ты с Ленкой так поступил? Она ж тебя так любила, Васька! А ты ей в душу плюнул! Она ж тебя теперь ненавидит!

— Неправда, — чуть слышно отвечал старик. — Любовь всегда выше ненависти.

Существо расхохоталось:

— Чья б корова мычала! Сынка-то своего ты и знать не хочешь после того, как он в Москву умотал!

— Я все равно его люблю и жизнь свою за него отдаю…

— Ну сознайся, что в душе-то тебя злость съедает… Я же чувствую! Вот поэтому ты за отсрочкой к шаману пошел.

— Это всего лишь отсрочка… Я хотел лишь стадо обратно вернуть… А тебя, как погляжу, зависть съедает…

— Меня? — удивленно прорычало чудище. — Чему завидовать-то? Тому, что ты подохнешь скоро?

— Ты живешь на своей помойке одна, уродливая и толстая, никогошеньки у тебя нет…

Жаба кинула грубияну в голову кроссовок. Тот даже не вскрикнул.

— Ты хоть знаешь, кто я такая? Я хранительница подземных вод! Коли захочу, все в болотах утонете! Оядзь меня звать.

Василий замолк. Он узнал произнесенное имя. Издавна ходили среди саамов рассказы про ведьму, обитающую в трясинах Ловозерской тундры. Говаривали лопари, что чудище это было некогда любимым дитем самого Солнца. Носила девица длинные косы, была собою весьма хороша. Да вот проклял ее отец небесный за то, что та позавидовала счастью семейному сестры своей младшей и всячески пыталась молодую пару сгубить. Вот с тех пор девица обитает в болотах, обезображенная и злая, вечно голодная до чужого счастья, молодости и красоты. И множество детей она породила, которые расползлись по всей Земле.

Через некоторое время, вспомнив народные сказания, старик произнес:

— Так ты не по своей воле сюда послана… Вот и зла на весь мир… Ходить тебе такой уродливой до конца дней… Даже в человеческом обличье ты страшная…

Жаба кинулась к старику и обхватила его шею скользкими сырыми лапами. Ведьма вытащила длинный язык и принялась облизывать лицо своего пленника. Василий скривился от противного запаха из ее пасти, ударившего ему в ноздри. А существо зашипело:

— Тебя я не трону, а вот к семейству твоему наведаюсь. Да и парочка друзей твоих уже на подходе. Думаешь, ты жертву во имя любви принес? Нет… Ты свою душу погубил и всех остальных погубишь. Дурак, сделку с духами заключить нельзя. Это всего лишь самообман.

Василий начал хрипеть от удушья. Оядзь ослабила хватку, а потом и вовсе убрала свои лапы. Через пару минут старик не ощущал вокруг никакого движения. «Ушла», — подумал он.

Чудище настолько раздосадовали слова ее жертвы, что оно забыло напоить пленника дурманящим пойлом, чтобы он снова не принялся шарить по ее хижине.

Старик не оставлял надежду выбраться из этого темного и душного места. Поэтому, собрав все свои последние силы в кулак, снова предпринял попытку найти выход. Руки и ноги его тряслись, поэтому полз он невероятно медленно. Разбросанный хлам казался Ваське самым настоящим препятствием. Порой его руки соскальзывали по чему-то склизкому и старик, теряя равновесие, падал лицом прямо в холодную жижу, над которой уже давно летали мухи. Эти потуги оказались, как всегда, безрезультатными. Стены продолжали оставаться ровными, без отверстий, а земля — без потайных лазеек.

В этот раз Василий приложил так много усилий для собственного освобождения, что свалился без чувств там же, где и находился.

И проснулся вскоре от неистовых криков.

— Ааааа! Помогите! — разносилось по всему сараю. — Помогите!

Старик не мог сообразить, что вообще происходило вокруг, была ли рядом с ним Оядзь. Человеческий ор не утихал, что указывало на отсутствие огромной жабы на месте — иначе она бы мигом его заткнула. Оленевод не мог оторвать головы от холодной земли.