Вырученные деньги шли на развитие имеющегося хозяйства, а также единственному отпрыску на решение квартирного вопроса (семью заводить как-никак пора бы). Кто ж знал, что любимое чадо решит обосноваться не в родных краях, а на чужбине.
— Помнишь Андрюху, однокашника моего? — зашел как-то разговор за поздним ужином. — Он давно уже в столицу перебрался, вот и меня зовет. Говорит, работенка хорошая имеется.
Мать за голову схватилась, а отец махнул лишнюю стопку, не закусывая.
— Да куда ж ты, родненький, поедешь совсем один? — запричитала Елена. — Мы тебе, что ли, чем не угодили?
— Вы здесь совсем ни при чем! — уверял Игорь. — У меня возможность появилась свои силы попробовать на крупном поприще.
— Лучше синица в руках, чем журавль в небе, сынок. Вон ты для нас чего придумал. Так можно и дальше ферму отстраивать!
— Это вам хоть какое-то развлечение будет! Не будете тут как дикари сидеть. Все необходимые бумаги я дистанционно могу заполнять и отправлять. Так что эта волокита вас не коснется.
— Нам и до этого неплохо жилось. Нас олень кормил, одевал и развлекал. Никаких денег не надо было! — сказал свое слово глава семейства. — Кому я это передам?
— Душа иного просит, батя. Мне уже лет сколько? Даже квартиры своей нет!
— Да и души у тебя не осталось, коли родителей пожилых бросаешь. Вот так вот просто. Да ты нам жизнью обязан! — рассердился Василий и вышел из избы.
В общем, все пришло к тому, что сел Игорь в самолет и улетел в Москву, не перекинувшись даже с отцом прощальными словами.
С того самого момента руки у Василия совсем опустились. Он был в совершенной растерянности и сам не свой от тоски. Елена же с надеждой на лучшее и с верой, что так и было предначертано свыше, продолжала оттачивать свое мастерство сказительства и рукоделия. Наблюдая образовавшийся в семье раскол, она считала своим долгом поддержать отпрыска в любых его начинаниях, ибо материнское сердце не выдержало бы слез собственного ребенка.
— Это все ты со своими «сюси-пуси». Совсем парня изнежила, — обвинял Василий Елену. — Не нужно было встревать, когда отец сына воспитывал.
— Да ты только о себе думаешь! Игорь сам прекрасно знает, что для него хорошо.
— Ага, потом не плачь, коли имя твое забудет!
— Он у нас не такой! — протестовала женщина.
— Такой, раз так просто улетел в свою Москву!
— У него руки золотые и голова светлая! Ему развиваться надо.
— Вот и развивался бы здесь.
Супруга ни в какую не могла переубедить Василия. Сердце его с каждым днем каменело все больше и больше, становясь как те валуны на северных сопках. Пастух уходил к своим оленям и проводил там практически весь день. Порой Елена замечала, как он с ними разговаривает и гладит их мохнатые головы. Однако некоторые рогатые наотрез отказывались находиться рядом с пастухом, уходя куда-нибудь подальше, лишь бы остаться в абсолютной тишине.
Уже хорошо налаженное предприятие приносило свои плоды. Ферма стала довольно популярным развлекательным местом даже для туристов из других регионов. Дороги назад, как говорится, не было. И понемногу Василий забывался в этих предпринимательских хлопотах. Но со временем он стал замечать, что некоторые олени наотрез отказываются есть. Они пугались восторженных визгов детей и многообразия незнакомых рук, которые настойчиво тянулись к их пушистым мордочкам. Один из них откровенно начал буянить, видимо, защищая свою территорию от наплыва чужаков. Василию ничего больше не оставалось, как отправить рогатого на покой.
Его давний друг Георгий, который не понимал, какого лешего Васька на старости лет решил в бизнесмены податься, изредка заезжал к нему.
— Говорят, у нас в тундре браконьеры двух оленей застрелили. Да притом в заповеднике, — рассказывал однажды Георгий.
— Ну, бывает и такое. Не впервой, — отмахнулся Василий. — Ловят, ловят, а поймать все никак не могут.
— Думаешь, мало желающих на халяву такого зверя взять?
— Ну так иди, охраняй, что я могу сказать, — съязвил престарелый оленевод. — Я тебе ничем не могу помочь.
— Не ворчи. А за своими лучше следи. Они у тебя уставшие больно.
Спустя неделю после этого разговора хозяин фермы поутру, как всегда, пошел кормить свое драгоценное стадо. Засыпал он им кормушку, стоит и смотрит. Не понял Василий поначалу, что не так. А потом дошло: двух голов не хватает. Побежал к жене:
— Ленка! Куда два быка делись? Ты слыхала ночью выстрелы или грохот какой? — запыхавшись, протараторил старик.
Та на него уставилась круглыми глазами и отвечает:
— Тихо было, никто даже не пикнул на улице. Я сплю чутко! Тебе, небось, померещилось! Иди пересчитай!
— Да говорю тебе, нет двоих!
Проверил ограду вокруг пастбища — нет прорехи. Сидел одну ночь, сидел другую. Все тихо.
— Ладно, леший с ними! — прихлебывая уху, бормотал старик. — Тут уже ничего не поделаешь.