Помнишь ли ты, Анаис?

Мишель Деламар, каменщик из Кани-Бравиля, пришел утром, как обещал. Пузан лет шестидесяти в сопровождении двадцатилетнего подмастерья, застенчивого и красивого как бог. Деламар проверил все, от фундамента до конька. Простукивал стены, передвигал мебель, осмотрел чердак. На это ушел почти весь день. Я не отходила от него ни на шаг, как второй подмастерье, только более неповоротливый, чем красавчик в рабочей спецовке. Чем дальше продвигалось дело, тем шире становилась улыбка Деламара.

– Что вы, собственно, ищете, дамочка? Если гоняетесь за привидением, то вам не каменщик нужен, а колдун.

Около пяти я пошла за Анаис. Деламар был еще в доме, на пару с подмастерьем исследовал фундамент. Несмотря на все насмешки, к работе своей он, похоже, относился серьезно. Закончил он в шесть, не обнаружив в доме никаких потайных ходов. Ни тайника, ни микрофона, ни скрытой камеры, даже миниатюрной. За работу Деламар взял триста евро.

– Теперь-то ваша душенька спокойна, – сказал он, пряча в карман чек.

Подмастерье собрал инструменты, пока Деламар потягивал пиво, которое я предложила ему из вежливости, и они сели в свой фургон.

Спокойна?

С точностью до наоборот, как никогда в жизни. С минуты на минуту я жду, что тишину разорвет телефонный звонок и зловещий голос примется дразнить меня:

Ищи, дорогая, ищи дальше, ищи до посинения. Я здесь, я совсем рядом.

Анаис играет на кухне.

– Посмотри, мама, посмотри.

Как хорошо, что есть Анаис, только благодаря ей я все еще цепляюсь за разъезжающуюся реальность. Дочка протягивает мне тетрадь:

– Мы это сделали сегодня с бабулей Элизой.

Я пробегаю глазами по строчкам, выведенным круглым почерком. Волнение зашкаливает, я не могу сдержать слез.

– Это… Это бабуля написала стихотворение?

– НЕТ! – обиженно отвечает Анаис. – Она написала, а я сочинила. Честное слово, мама.

– Я верю тебе, милая, верю.

Слова Анаис как песня, они прекрасны, слишком совершенны, для того чтобы оказаться сочинением трехлетней девочки.

Танцуйте, маленькие волны,
Вдвоем-втроем,
Играйте, пойте, и за вами
Мы поплывем!

Крутитесь, мельницы, над нами,
Смелей, смелей,
Кружиться с вами в хороводе
Все веселей!

Ищите, матушки и тети,
Грозя, шутя, —
Вы в хороводе не найдете
Свое дитя!

Я крепко обнимаю Анаис. В моей измученной голове борются гордость и недоверие, угрожая мозгу шизофренией. Анаис не могла сочинить это стихотворение сама. Зачем она врет? К чему эта новая ложь, новая тайна? Я мысленно повторяю песенку, которую все время напевает Анаис.

Вот где настоящий рай —
Эти люди, этот край,
Слава, слава Анаис!

Что от меня скрывают? Какой секрет охраняют от меня, объединившись, жители деревни? Все жители!

Я схожу с ума.

* * *

Анаис в кроватке, я подтыкаю ей одеяло.

– Тебе понравилось мое стихотворение, мама?

– Оно самое лучшее на свете, милая.

Ее глаза сияют от радости.

– Я завтра еще напишу, мама.

– Хорошо, мой ангел.

Я целую ее в щечку, глубоко вдыхаю, мой голос дрожит, как будто я в чем-то провинилась.

– Завтра, детка, ты останешься ночевать у Клер, ладно? Сможешь поиграть с Томом. Тебе ведь нравится Том, правда?

16

Вёль-ле-Роз, 28 января 2016

По контрасту с блинной Клер в «Ле Гале» полно народу. Лучший, если верить гурманам, ресторан департамента Приморская Сена не простаивает ни летом, ни зимой. Накрахмаленная и накрашенная девушка отбарабанивает состав первого блюда, как будто читает стихи Виктора Гюго на прослушивании в «Комеди Франсез».

– Равиоли с сыром нёшатель, цветами тимьяна, дикими побегами и ореховым маслом.

Да, первое официальное приглашение Александр обставил по высшему разряду. Столик на двоих в «Ле Гале». Мне немного совестно, что я оставила Анаис одну у Клер, хотя моя дочь наверняка предпочтет блинчики с ветчиной и сыром изысканному детскому меню за пятнадцать евро в «Ле Гале».

Верный своим привычкам, Александр поддерживает беседу за двоих. Вот уже полчаса Виктор Гюго остается единственной темой разговора. Александр наклоняется ко мне и почти все время шепчет, как будто боится любопытных ушей за соседними столиками или скрытых микрофонов в кадках с растениями. Он строит всевозможные гипотезы по поводу рукописи, украденной Анаис Обер. В 1826 году Гюго писал «Кромвеля», непригодную к постановке стихотворную драму в шесть тысяч строк; известным осталось только предисловие, и его считают манифестом романтизма! Не эта ли рукопись была украдена? Еще одно предисловие к «Кромвелю»? Новые стихотворные строки, помимо шести тысяч известных? Или – почему бы нет? – политический трактат, написанный молодым пылким Гюго? Против смертной казни. За объединение европейских государств. Против монархии.